Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

Мы сомнем вас так, что вы уже никогда не подниметесь <…> Когда вы окончательно нам сдадитесь, вы сдадитесь по собственной воле. Мы уничтожаем еретика не потому, что он нам сопротивляется; покуда он сопротивляется, мы его не уничтожим. Мы обратим его, мы захватим его душу до самого дна, мы его переделаем <…> Он примет нашу сторону – не формально, а искренне, умом и сердцем. Он станет одним из нас, и только тогда мы его убьем[968].

В конечном счете, как знает каждый читатель, упрямая душа Уинстона оказывается успешно «запрограммирована». Леденящие душу последние строки книги Оруэлла должным образом завершают жизненный цикл сухого семени, посеянного на рубеже веков на бесплодной итальянской почве и вскормленного войной, лишениями и унижением, чтобы расцвести в кошмаре нацистской Германии и апокалипсисе сталинской России и принести наконец плоды в воображении Оруэлла – вечный памятник тому, что Муссолини назвал «свирепой тоталитарной волей», и душам, которыми она питается. Уинстон купается в безмятежном восторге: «Душа его была чиста, как родниковая вода… Он одержал над собой победу. Он любил Большого Брата»[969].

В противоположность этому «Второй Уолден» был задуман не как предупреждение, а как противоядие от тоталитаризма и, в более широком плане, как практический рецепт, отвечающий на трудности послевоенного восстановления западных обществ. Скиннер понимал свою утопию как методологическое лекарство от кошмара раздавленных душ, лекарство, которое, как он настаивал, превосходит любые обычные предлагаемые политические, экономические или духовные средства. Идею о том, что ответ – в «демократии», он считал смехотворной, потому что это политическая система, которая лишь создает иллюзию свободы, в то же время препятствуя господству науки. Обещание «свободного рынка» как целительного лекарства для послевоенного общества было, по его мнению, такой же пустой мечтой, поскольку рынок поощряет разрушительную конкуренцию между людьми и классами. Скиннер также отверг новый гуманизм экзистенциализма, рассматривая его как питательную среду для пассивности, и считал религию худшим лекарством из всех, увековечивающим невежество и подрывающим научный прогресс.

Лекарство, предложенное Скиннером, было другим и уникальным – утопическая методика, которая обещала социальное равенство и бесстрастную гармонию, основанные на точке зрения Другого, «организме среди организмов» как объекте «поведенческой инженерии». Это будущее, о котором мечтал Мейер, где Фрейзер, основатель и глава вымышленного Второго Уолдена и красноречивый аватар Скиннера, описывает это идеальное сообщество как «суперорганизм», который можно формировать и контролировать «так же гладко и эффективно, как чемпионские футбольные команды»[970].

Утопия Скиннера была призвана проиллюстрировать возможность успешного социального порядка, который выше применения силы и в то же время отвергает необходимость властвовать над человеческими душами. Сообщество Второго Уолдена с таким же презрением относится и к практикам демократической политики и представительного правления. Его законы основаны на науке о человеческом поведении, а именно на радикальном бихевиоризме самого Скиннера, построенном на исходящем от великого физика идеале Другого. Его утопия была рупором и для других амбиций, намереваясь проиллюстрировать поведенческие решения, необходимые для решения проблем во всех сферах современной жизни: ядерная угроза, загрязнение, перенаселение, рост городов, экономическое неравенство, преступность, образование, здравоохранение, развитие личности, активный отдых. Он был направлен на то, чтобы культивировать «хорошую жизнь», ради которой надо отказаться от всех идеалов либерального общества – свободы, автономии, неприкосновенности частной жизни, права людей на самоуправление.

Форма художественного романа, в которую был облечен «Второй Уолден», обеспечивала прикрытие, необходимое Скиннеру для экстраполяции с мейеровских методологических принципов Другого и его собственных исследований поведения животных на утопическое сообщество, в котором поведение пришло на смену человеческому духу в качестве локуса контроля. Фрейзер сетует на то, что людей «удерживают на месте» не только внешние силы, но, «гораздо более тонко, система убеждений, внедренная в их умы. Иногда это почти безнадежная задача – снять кандалы с их душ, но это можно сделать <…> В долгосрочной перспективе вы не можете ничего навязать. Мы не применяем силу! Все, что нам нужно, – это соответствующая поведенческая инженерия»[971].