Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

Изменилось лишь одно. В любой другой год в это время августа мы застали бы Марию Елену и ее семейство в их летнем домике, укрытом в сосновой роще недалеко от приморского городка Палафружель, где они отдыхали каждое лето уже несколько поколений ее семьи. В августе 2011 года, однако, ни Монтес, ни их покупатели и друзья не пошли в отпуск. Экономический кризис ударил по стране, как черная чума, сократив потребление и подняв уровень безработицы до 21 %, самого высокого в ЕС, и до потрясающих 46 % среди людей в возрасте до 24 лет. В Каталонии, где расположена Барселона, 18 % из ее 7,5-миллионного населения оказались за чертой бедности[103]. Летом 2011 года немногие могли позволить себе простое удовольствие провести август на море или в горах.

Вновь стали поступать настойчивые предложения продать здание и позволить будущему наконец поглотить La Dulce. Семья могла бы комфортно жить на доходы от продажи кондитерской, даже на невыгодных условиях, которые они были бы вынуждены принять. Дела шли вяло, но сеньор Фито Монтес отказывался увольнять кого-либо из сотрудников, которые, после многих лет постоянной работы, образовали нечто вроде большой семьи. Почти все, кого они знали, говорили, что конец неизбежен и что Монтес должны ухватиться за эту возможность достойного выхода. Но семья была полна решимости пойти на все жертвы, чтобы сохранить кондитерскую La Dulce для будущего.

Всего три месяца назад Хуан Пабло и Мария ездили в Мадрид, чтобы присоединиться к тысячам демонстрантов в Пуэрта-дель-Соль, где державшийся в течение месяца лагерь сделал движение Los Indignados, известное также как «движение 15-M», новым голосом народа, доведенного до крайней точки экономикой презрения. Все, что осталось сказать, это «Ya. No mas!» – «Хватит!». Стечение такого количества граждан в Мадриде привело к волне протестов по всей стране, и в конечном итоге эти протесты уступят место новым политическим партиям, включая Подемос. Во многих городах возникли соседские собрания, и как раз накануне вечером Монтес присутствовали на одном из таких собраний в Эль-Равале.

Те вечерние разговоры были еще свежи в памяти, когда ранним днем 9 августа они собрались в своей квартире над кондитерской, чтобы разделить дневную трапезу и обсудить судьбу La Dulce, не очень понимая, что задумал Папа Монтес.

«Банкиры могут не знать об этом, – рассуждал Фито Монтес, – но будущее будет нуждаться в прошлом. Ему, будущему, понадобятся эти мраморные полы и сладость моих цыганских пирожных. Они относятся к нам, как к цифрам в бухгалтерской книге, как будто они просматривают цифры жертв авиакатастрофы. Они верят, что будущее принадлежит только им. Но у каждого из нас есть своя история. У каждого из нас есть своя жизнь. Никто кроме нас не заявит о нашем праве на будущее. Будущее – это и наш дом».

С облегчением вздохнув, Мария и Хуан Пабло обрисовали свой план. Хуан Пабло временно откажется от учебы в университете, а Мария Елена отложит поступление туда. Они постараются расширить оборот La Dulce, предлагая доставку на дом и услуги кейтеринга. Всем придется урезать зарплату, но никому не придется уйти. Всем надо будет затянуть пояса, кроме пухленьких бунуэлос и их великолепных собратьев, гордо выстроившихся аккуратными восхитительными рядами.

Мы знаем, как бросить вызов неизбежному, сказали они. Мы пережили войны; мы пережили фашистов. Мы снова выживем. Для Фито Монтеса право его семьи рассчитывать на будущее как на свой дом требовало преемственности в некоторых вещах – неуловимых, прекрасных, удивительных, таинственных, невыразимых и нематериальных, но без которых, как все они верили, жизнь будет механической и бездушной. Он твердо хотел, например, чтобы и следующее поколение испанских детей узнавало аромат его пирожных с красным апельсином и лепестками роз и причащалось тем самым к тайнам средневековой жизни в благоухающих садах Альгамбры.

9 августа на тенистой площади становилось все жарче, и солнце прогнало людей с улиц, по которым некогда с триумфом проходили то гунны, то мавры, то кастильцы, то Бурбоны. Глядя на эти безмолвные аллеи, трудно было догадаться об исторических событиях в Мадриде, которым в тот же день уделит видное место газета New York Times[104]. Но я представляю себе, как эти два города соединяются между собой невидимыми волнами ароматов, восходящими от La Dulce высоко в выгоревшее небо Барселоны и медленно дрейфующими южнее и западнее, чтобы опуститься вдоль строгого фасада здания, в котором находилось испанское агентство по защите данных, где шла еще одна битва за право на жизнь в будущем времени.