Эпоха невинности

— Что ж тут удивительного? — слегка поколебавшись, ответила она. — Он рассказал мне, когда приезжал в Бостон, что познакомился с вами. Кажется, в Англии.

— Эллен, я хочу спросить у вас одну вещь.

— Да.

— Я хотел спросить у вас это сразу после встречи с Ривьером, но я не хотел это писать в записке. Это Ривьер помог вам уехать — когда вы решили оставить мужа?

Сердце его билось так сильно, что он едва мог дышать. Неужели и этот вопрос она встретит с той же невозмутимостью?

— Да, я обязана ему многим, — ответила она без малейшей дрожи в голосе.

Ее слова звучали так естественно, почти безразлично, что волнение Арчера угасло. Еще раз ей удалось — своей простотой — заставить его почувствовать всю глупость своей приверженности к условностям как раз тогда, когда он уже считал, что покончил с этим.

— Мне кажется, что вы самая честная женщина из всех, кого я когда-либо встречал, — пробормотал он.

— О нет, но, возможно, одна из наименее суетных, — ответила она, и он почувствовал в ее голосе улыбку.

— Зовите это как вам угодно — вы принимаете вещи такими, как они есть.

— О, просто так сложилось. Мне пришлось смотреть в лицо Медузе Горгоне.

— Но это не ослепило вас! Вы поняли, что она просто старое пугало!

— Она никого не ослепляет; она просто иссушает слезы.

Ответ ее словно запечатал губы Арчера, с которых была готова сорваться мольба — столько печального жизненного опыта стояло за ним. Медленное движение парома вдруг прекратилось — он с такой силой врезался в причал, что карету тряхнуло, а Арчера и О ленскую бросило друг к другу. Весь дрожа, Арчер ощутил прикосновение ее плеча и обнял ее.

— Но если вы не слепы — тогда вы должны видеть, что так не может продолжаться.

— Что именно?

— То, что мы вместе — и не вместе.

— Нет. Вам не следовало встречать меня, — сказала она упавшим голосом.

Потом вдруг она повернулась, обвила его шею руками и прижалась губами к его губам.

В тот же момент карета тронулась, и свет газового фонаря у выезда с причала упал в окно. Она отстранилась, и они сидели не двигаясь, пока карета старалась выбраться из пробки на пристани. Когда они наконец выехали на ровную дорогу, Арчер заговорил торопливо:

— Не бойтесь меня, можете не забиваться в угол, что вы сейчас делаете. Сорванный второпях поцелуй — это совсем не то, что мне нужно. Посмотрите, я даже не касаюсь рукава вашего жакета. Вы полагаете, я не понимаю, что вы не хотите, чтобы наше чувство выродилось в обычную тайную интрижку? Когда нас разделяет расстояние, все мои мысли сгорают в ярком пламени желания; но стоит вам появиться… и я тут же осознаю, что вы для меня намного больше того, что я помнил, чего я желал, и то, что я хочу, настолько не укладывается в то, что мы можем иметь: быть вместе час-другой, что я могу совершенно спокойно сидеть рядом с вами. Просто сидеть и ждать, когда же осуществятся мои мечты… Несколько мгновений она молчала, затем спросила:

— Что значит — осуществятся?

— Но вы же верите, что это будет, не так ли?

— Мечты о том, чтобы мы были вместе? — Она внезапно резко рассмеялась. — Хорошенькое же вы выбрали место, чтобы сказать мне об этом!

— Вы хотите сказать, что мы в карете моей жены? Давайте выйдем из нее. Вы же не боитесь снега?

Она рассмеялась снова, уже более мягко.

— Нет, я, конечно, не выйду и не пойду пешком, потому что мне нужно как можно скорей быть у бабушки. А вы останетесь сидеть рядом со мной, и мы будем смотреть в лицо реальности, а не предаваться мечтам.

— Не знаю, что вы подразумеваете под реальностью. Единственная реальность для меня только эта.

Она встретила эти слова долгим молчанием, и тем временем карета, выехав с какой-то темной улочки, покатила по ярко освещенной Пятой авеню.

— Так что же вы решили, что я буду вашей любовницей? Поскольку вам хорошо известно, что быть вашей женой я не смогу.

Грубость ее высказывания поразила Арчера — женщины его круга стеснялись произносить такие слова, если даже речь о них и заходила в разговоре. Он заметил, что Оленская произнесла слово «любовница» спокойно, как будто оно было для нее привычным, и он подумал, что в той ужасной жизни, которую она покинула, при ней его употребляли свободно. Ее вопрос заставил его судорожно вздрогнуть, и он с трудом заговорил:

— Я хочу… я хочу как-нибудь оказаться с вами в чудесной стране, где этих слов… этих понятий… не существует. Где мы будем просто человеческими существами, которые любят друг друга, и больше ничего на свете не существует.

Она издала глубокий вздох, который затем превратился в горький смех.

— О мой дорогой, и где же эта страна? Вы когда-нибудь бывали там? — спросила она; и так как он угрюмо молчал, она продолжила: — Я знаю многих, которые пытались найти ее; и, поверьте мне, они все по ошибке сходили на придорожных станциях — скажем, в Болонье, Пизе или Монте-Карло, и эти станции не слишком отличались от того мира, который они покинули. Разве что были меньше, сомнительнее и их населяли люди, менее разборчивые в средствах.

Он никогда не слышал, чтобы она говорила в таком тоне, и вспомнил фразу, которую она сказала немного раньше.