Эпоха невинности

Ему стало стыдно, но одновременно он почувствовал и досаду, что такая мелкая оплошность может иметь значение после почти двух лет брака. Он устал жить в умеренно теплой температуре медового месяца, которую требовалось постоянно поддерживать, но без всплесков настоящей страсти или каких-либо других выражений нормальных чувств. Если бы Мэй высказывала свои жалобы (а он подозревал, что их много), он мог бы разрядить обстановку и с юмором решить любую проблему; но Мэй была приучена скрывать свои чувства под спартанской улыбкой.

Пытаясь справиться с досадой, он спросил о здоровье бабушки, и Мэй ответила, что той лучше, вот только она очень расстроилась, получив последние новости о Бофортах.

— Что за новости?

— Кажется, они и не думают уезжать из Нью-Йорка. Бофорт хочет заняться страховым бизнесом. Они собираются снять маленький домик.

Абсурдность этой идеи не подлежала обсуждению, и они пошли в столовую. Во время обеда их беседа велась на обычные темы, но Арчер заметил, что Мэй ни разу не упомянула ни о самой Оленской, ни о том, как ее встретила бабушка. Хотя он и был благодарен ей за это, но в самом факте ему почудилась легкая угроза.

Кофе они пили в библиотеке. Арчер зажег сигару и взял томик Мишле. Он стал читать исторические книги по вечерам, с тех пор как Мэй взяла манеру просить его почитать вслух, когда видела у него в руках стихи.

Не то что бы он не любил звук своего голоса, но он заранее мог предвидеть все комментарии, которые она сделает. Как он теперь понял, в дни их помолвки она просто заученно повторяла то, что он сам говорил ей; но когда он перестал снабжать ее готовыми мнениями, ей пришлось высказывать свои — и в итоге они портили ему все удовольствие от восприятия стихов.

Увидев, что Арчер взял историческую книгу, Мэй придвинула свою рабочую корзинку, подтянула поближе к креслу лампу под зеленым абажуром и достала подушку, которую вышивала на его софу. Она не была хорошей рукодельницей — ее крупные руки были созданы для верховой езды, гребли и других занятий на открытом воздухе; но раз другие жены вышивали подушечки для своих мужей, она не желала упускать еще одну возможность продемонстрировать свою супружескую преданность.

Мэй села таким образом, что Арчер, подняв глаза, мог наблюдать ее за работой. Она склонилась над пяльцами, и ее кружевные рукава соскользнули с крепких округлых рук к локтям; на левой руке было подаренное в честь помолвки кольцо со сверкающим сапфиром, надетое на один палец вместе с золотым обручальным кольцом, а правой она медленно и старательно прокалывала ткань.

Он смотрел на нее, на ее чистый лоб, освещенный лампой, и с тайным испугом вдруг осознал, что он всегда будет знать все мысли, которые таятся под ним, и никогда, сколько бы ни минуло лет, Мэй не удивит его ни новой идеей, ни неожиданным настроением, ни слабостью, ни жестокостью, ни вообще каким-либо проявлением чувств. Весь свой запас поэтичности и романтизма она израсходовала за время их короткого романа; и функция эта атрофировалась, как только нужда в ней отпала. Теперь она просто медленно и постепенно превращалась в копию своей матери, одновременно пытаясь превратить его в мистера Уэлланда. Он положил книгу и резко поднялся; она тотчас же подняла голову:

— Что-нибудь случилось?

— Здесь душно, мне нужен воздух.

Он настоял, чтобы шторы в библиотеке не закреплялись неподвижно над рядами тюля, как в гостиной, а могли свободно двигаться по карнизу. Он отодвинул их и приподнял окно, высунувшись в ледяную ночь. Уже сам факт, что он не видит Мэй, склонившуюся с рукоделием под лампой, а видит крыши, трубы, ощущает какую-то другую жизнь, кроме его собственной, может представить себе, что там, вдали, за пределами Нью-Йорка, есть и другие города, и вообще за пределами его мирка существует другой, огромный мир, прояснил его мысли и ему стало легче дышать.

Несколько мгновений он был погружен в эту спасительную темноту; потом услышал голос Мэй:

— Ньюланд! Закрой окно. Ты простудишься и умрешь.

Он опустил раму и обернулся к ней.

— Умру! — повторил он, и ему захотелось продолжить: «Но я ведь уже умер. Я МЕРТВ — я мертв уже много месяцев…»

Внезапно эти слова навели его на мысль. А что, если это ОНА мертва! Что, если она должна умереть — скоро умрет — и он будет свободен! Это ощущение того, что он стоит здесь, в своей родной теплой комнате, смотрит на жену и желает ей смерти, было таким странным, таким завораживающим и непреодолимым, что чудовищность этой мысли не сразу дошла до сознания Арчера. Он просто чувствовал, что оно дает его измученной больной душе возможность продержаться какое-то время. Да, она может умереть — почему нет? Умирают же внезапно молодые люди, с виду здоровые, как она. И она может также умереть, и он станет свободным.

Она подняла на него глаза, и он прочел в них, что что-то в его взгляде ужаснуло ее.

— Ньюланд! Ты заболел?

Он покачал головой и пошел к своему креслу. Она снова нагнулась над пяльцами, и, проходя мимо, он погладил ее по голове и сказал:

— Бедная Мэй!

— Бедная? Почему? — неестественно рассмеявшись, спросила она.