Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме

К крестовому походу присоединился и британский премьер Дэвид Камерон, которому не давали покоя лавры Тони Блэра, игравшего значительную роль на мировой арене. Многие говорили, что участие в операции «Одиссея» является логическим продолжением провозглашенной Камероном доктрины «мускулистого либерализма», направленной против нелегальных иммигрантов-мусульман. Как это ни парадоксально, британское общество, за три года до этого яростно осуждавшее иракскую кампанию, поддержало инициативу премьера. Даже один из идеологов либеральных демократов Джулиан Эстл заявил, что «представление о вигах как об антивоенной партии глубоко ошибочно, и в случае с Ливией у Британии просто не существует другого выбора, кроме как военное вмешательство»[523].

Чем объяснялся такой порыв? То ли британцы хотели дать молодому лидеру тори понюхать порох, то ли по-прежнему точили зуб на Каддафи за теракт над Локерби и изгнание английских компаний из Ливии. «Самым разумным объяснением, – писала The Daily Telegraph, – является имперское сознание британцев, которые хоть и осуждали Блэра за то, что он втянул страну в пять вооруженных конфликтов, не имели при этом ничего против доктрины гуманитарных интервенций, воспринимая ее как нечто органичное, отражающее глубинные черты их менталитета»[524].

Особенно приятно было для англичан играть первую скрипку, избавившись наконец от традиционной роли «американского пуделя». «Это личный дипломатический триумф Камерона, – писала The Guardian после принятия резолюции ООН. – Он отстаивал идею международного вмешательства с самого начала, в то время как нерешительный, вечно рефлексирующий Обама изо всех сил сопротивлялся европейским союзникам, опасаясь быть втянутым в очередной ближневосточный конфликт и не отработать Нобелевскую премию мира»[525].

То, что основным партнером Соединенного Королевства являлась Франция, вызывало у британцев приятные ассоциации с эпохой Антанты. «Франция всегда была надежным союзником, – писал журнал The Spectator, – а на данный момент это единственная держава в континентальной Европе, которая что-то представляет собой в военном отношении. К тому же, если другие европейские народы являются просто хорошими соседями Британии, французов мы давно воспринимаем как своих кузенов»[526]. Стоит отметить, что Лондон и Париж были настроены куда более решительно, чем Вашингтон, утверждая, что целью операции должно стать не прекращение огня, а свержение ливийского режима.

Сам Каддафи называл операцию «Одиссея» «агрессивным «крестовым походом» колониалистов и обещал вести длительную войну с западными странами, «нацеленными на ливийскую нефть». «Вы – тираны и животные, которых интересует лишь черное золото»[527], – обратился он к лидерам международной коалиции. И, судя по всему, был не так далек от истины. Ведь одним из главных мотивов участия в операции для многих стран стало обещание Вашингтона предоставить им преференции на ливийском нефтяном рынке «в зависимости от вклада в общую победу». А поскольку 85 % нефти из Ливии поступало в Европу, у политологов были все основания назвать западный «крестовый поход» очередной войной за ресурсы.

Военное вмешательство западных стран позволило ливийским повстанцам перехватить инициативу у армии Муамара Каддафи. Однако участники международной коалиции долго не могли определить конечную цель операции «Одиссея». К тому же интервенция в Ливии, по словам политологов, могла окончательно взбаламутить весь Ближний Восток, ведь для мятежников стало очевидно, что чем ожесточеннее их сопротивление правящему режиму, тем больше они могут рассчитывать на поддержку Запада.

Для большинства американцев оставалось загадкой, почему президент Обама, не получив даже одобрения конгресса, ввязался в ливийскую авантюру. Критики указывали, что режим Каддафи не представляет угрозы для национальной безопасности США, обвиняли президента в узурпации военных полномочий, несдержанности и безрассудстве. Представитель прогрессистской фракции демократов, бывший кандидат в президенты Деннис Кусинич предложил даже вынести Обаме импичмент за втягивание страны в третий ближневосточный конфликт.

Не менее категоричен был и идеолог крайне правого изоляционистского крыла республиканцев Патрик Бьюкенен, назвавший политику администрации «гуманитарным идиотизмом». «Обаме, – заявил он, – следует вспомнить слова американского посла в России Джона Рэндолфа, который в 1830 году призвал Америку отказаться от помощи грекам, восставшим против турецкого владычества. «Почему мы должны помогать им? – писал Рэндолф. – Их семь миллионов. Мы же защитили себя, когда нас было всего три миллиона, притом против державы, по сравнению с которой турок покажется ягненком»[528].