Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Оказавшись в Германии в 1925 году и оценив все те изменения, что произошли в науке о литературе за прошедшие десять лет, включившие в себя также и военные и послевоенные годы, Жирмунский в своем желании дать обзор действительно новейших течений историко-литературной мысли Германии вновь выделяет как одну из центральных фигур Оскара Вальцеля. Теперь, похоже, он особо ценит внимание Вальцеля к современной литературе, особенно давшее себя знать в его книге «Немецкая литература после смерти Гёте» («Die deutsche Dichtung seit Goethes Tod», 1919), к тому времени уже частично переведенной на русский язык под названием «Импрессионизм и экспрессионизм в современной Германии» (1922)[56] и в которой конкурирующие в его время течения импрессионизма и экспрессионизма рассматривались в аспекте исторической поэтики. Ученик А. Н. Веселовского, Жирмунский термин «историческая поэтика», правда, не употребляет, но говорит об «изменении поэтической техники в течение всего XIX века», которое Вальцелем изображается как «утончение в осуществлении реалистического задания точного воспроизведения действительности[57]… в реализме, натурализме, импрессионизме», против которого и выступает экспрессионизм, «выдвигающий понимание искусства как свободного творчества» [Там же: 8; курсив мой. – Е. Д.]. При этом Жирмунскому, по всей видимости, весьма близок подобный «формальный» подход Вальцеля, при котором анализ поэтической техники и стилей преподносится в тесной связи с изменением «философского восприятия жизни». Последнее, считает Вальцель и Жирмунский повторяет это вслед за ним, проходит, как и изменение поэтической техники, «через аналогичные стадии» [Там же]. Впрочем, то, о чем умалчивает в своем казалось бы беспристрастном обзоре Жирмунский, – это национальный посыл Вальцеля, рассматривавшего экспрессионизм как сугубо немецкое свободное искусство, о чем мы еще будем говорить чуть позже.

Далее, в отдельном параграфе, посвященном Вальцелю и занимающем семь страниц (ему в обзоре отведено больше места, чем какому-либо иному представителю немецкой науки, – вообще же примечательно, что к Вальцелю в своей статье Жирмунский обращается трижды), Жирмунский характеризует его работы как заслуживающие особого внимания в области формального изучения литератур. Не забыв упомянуть о философско-историческом синтезе, маркировавшем ранние труды Вальцеля, Жирмунский останавливается на двух более поздних «теоретических брошюрах» [Там же: 14] – «Сравнительное изучение искусств» («Wechselseitige Erhellung der Künste», 1917)[58] и «Художественная форма поэтического произведения» («Die Künstlerische Form des Dichtwerks», 1916)[59], – а также на книгах «Форма и содержание поэтического произведения» («Gehalt und Gestalt im Kunstwerk des Dichters», 1923) и «Произведение словесного искусства» («Das Wortkunstwerk», 1926)[60]. Впрочем, он тут же обозначает водораздел, отделяющий Вальцеля от русских формалистов, которым он, казалось бы, должен был быть близок:

Вальцель идет иными путями, чем, напр., русские «формалисты»: он опирается не на лингвистику, как общую науку о слове, а ищет поддержки в других искусствах и в общих всем искусствам основах эстетики. Отсюда – выдвигаемый Вальцелем методологический принцип – сравнительного изучения искусств («Wechselseitige Erhellung der Künste»), при котором искусства изобразительные и музыка, более дифференцированные в своих технических приемах и в соответствующей терминологии, могут подсказать поэтике систему понятий и терминов, пригодную для ее специальных целей [Там же: 14].

И далее:

Обычно принято проводить строгую грань между искусствами пространственными (архитектура, живопись, скульптура), композиционным принципом которых является симметрия, и искусствами временными (музыка, поэзия), организованными по принципу ритма. Вальцель доказывает соотносительность и обратимость в искусстве пространства и времени, симметрии и ритма [Там же: 15].