Эпоха Отрицания

– Но он действовал независимо, – сказал Мартин. – Повесить все на группу не получилось, и это очень их расстроило. Все, что им удалось, – это дать «Коммандо» пятнадцать минут славы, по крайней мере в Германии. Когда я туда приехал, то дело уже стало частью их истории. Некоторые успели пообщаться с прессой, а кто-то даже заключил договор на книгу, но в общем они остались тем же, чем и были, – группой, цель которой заключалась в изучении политической теории. Хотя я и в самом деле старался учить немецкий, ради меня они обычно переключались на английский. Это было чудесно. Дома, в Штатах, мои друзья предпочитали не углубляться в дебаты и сами себя останавливали. Там было совсем по-другому. Мне давали говорить и забираться в самые дебри. Эти люди исходили из того, что даже невозможное может вдохновить на что-то вполне реальное. Никто и глазом не моргнул, если речь заходила о массовых самоубийствах или убийствах, принудительной смене пола или переселении, в стиле Мао, городских жителей в деревню для восстановления их связи с землей.

– Принудительная смена пола? – спросила Ингрид. За окном расстилались просторы Миссури.

– В том-то и суть таких дискуссионных групп. Мозговой штурм, обсуждение самых невероятных предложений и иногда рождение чудесных идей. Лично меня это воодушевляло. А потом, через несколько недель после того, как я начал ходить на их собрания, в баре со мной заговорил какой-то американец. В конце разговора признался, что он из ФБР. Сказал, что Бюро и германское правительство озабочены деятельностью «Коммандо». Я ответил, что они зря беспокоятся. В «РЛК» люди только разговаривают, и их не следует бояться. Может быть, один из них и взломал какие-то правительственные серверы, но серьезной угрозы это не представляло, разве что поставило кого-то в неловкое положение. Они не террористы. И в реальной жизни их больше всего волнует то, что там, где мы встречаемся, сломался телевизор.

Рассказ Бишопа, переданный Ингрид через восемь месяцев после разговора с ним, совпадал с тем, что говорил Рейчел Оуэн Джейкс. Совпадал, но не во всем. Упомянув о том, что Мартин «держал его в курсе событий», Джейкс, видимо, сознательно что-то пропустил, а потом сказал, что «они взорвали себя». Теперь же Бишоп заполнил этот пробел.

– Мы встречались с ним два раза в неделю. Не в баре, а на конспиративной квартире в центре, – признался Мартин. – Он обычно пил растворимый кофе, а я передавал вкратце содержание последних разговоров. Я делал это – сотрудничал с ним – только для того, чтобы доказать, что «РЛК» никому не угрожает. Если они в чем и виноваты, то лишь в том, что тратили попусту время, хотя могли принести пользу, помогая в центрах организации досуга. Я им тоже это говорил. Но он сказал, что у немцев есть другая информация, к которой у меня нет доступа, и что они планируют нечто серьезное – мол, он готов в этом поклясться.

Рассказывая о Германии, Бишоп время от времени поглядывал в зеркало заднего вида, брал на заметку легковушки и грузовики, а иногда переходил на правую полосу и сбрасывал скорость, пропуская несколько машин, после чего снова прибавлял до шестидесяти миль в час.

– Ты что-нибудь узнал? – спросила Ингрид.

Он покачал головой.

– Ничего. Потом, когда я однажды собирался встретиться с группой на Фридриксхайне, от этого парня пришло сообщение. Он хотел, чтобы я пришел на конспиративную квартиру. Мне его паранойя уже порядком надоела, и убеждать его в чем-то я устал. Подумывал даже, не рассказать ли про него остальным, и в первую очередь Анике, с которой я встречался к тому времени уже целый месяц. Но все было не так просто – рассказать им про ФБР означало бы признаться в сговоре. Я ответил, что, мол, можно перенести встречу на следующий день. Он – нет, это важно, есть новая информация. Я не выдержал да и послал его куда подальше.

– Это было ночью? – уточнила Паркер.

Мартин не ответил – он только смотрел на дорогу.

– Аника собрала со всех деньги и заказала новый телик в ту квартиру. Доставили его часа за два до того, как я пришел. Установили в гостиной, где обычно и разговаривали. Ульрих – квартира ему принадлежала – включил его, но прием был плохой, работал только один канал, и показывали там итальянское старье из шестидесятых. Все собрались, звук выключили, открыли вино, заговорили…

Бишоп снова замолчал и только скользнул взглядом по полям.