Эпоха перемен

Я опасался, что из еды снова предложат что-то грузинское, вроде хинкали. Однако столовая тут оказалась более привычной, соответствующей советскому антуражу больницы: меня покормили картофельным пюре, паровой тефтелей и куриным бульоном. К собственному удивлению, я съел всё подчистую, после чего захотел спать, и не стал отказывать себе в этом удовольствии.

Проснулся я от лёгкого прикосновения к плечу. Открыл глаза. Возле меня стоял Дато Заурович и ещё какой-то незнакомый здоровый мужик в чёрном костюме. В руке мужик держал два пластиковых пакета.

— Как отдохнул, Саша? — спросил отец Гии.

— Спасибо, отлично! — ответил я, после чего не смог сдержать зевок.

— Мы принесли одежду. Подобрали по твоей мерке, — ответил он. — Бумажник и документы тоже там, в пакетах, мы забрали их из хранилища. Надеюсь, ты не против.

— Они не испачкались? — обеспокоенно спросил я, представив себе объяснения с начфаком по поводу окровавленного военника.

— Нет, всё в порядке, — улыбнулся Дато. — Ты одевайся пока. Если нужна помощь — зови, мы будем за дверью.

— Спасибо! — кивнул я.

Одежду мне подобрали отличную: всё качественное, брендовое, с европейскими и английскими ярлыками. Я даже не пытался прикинуть, сколько это могло стоить: и без того ясно, что попытки выяснить это могли быть восприняты с большим негативом.

Отец Гии и его помощники предусмотрели всё: даже нижнее бельё и носки. Поэтому, когда я вышел из палаты, то чувствовал себя новым человеком. И в какой-то степени так оно и было: после того, как я пришёл в себя, у меня внутри будто что-то щёлкнуло, и я перестал панически бояться последствий своего вмешательства в ход истории.

Если любой человек, в том числе и я сам, может погибнуть вот так запросто, буднично, в один момент — то какой смысл беспокоиться? Так что я твёрдо решил, что буду делать, что нужно. И будь что будет.

У входа в больницу нас ждала «Волга». Я и Дато Заурович разместились на заднем сиденье, его охранник сел вперёд. После чего мы тронулись.

Денёк был тёплым. На солнце воздух прогрелся, кажется, градусов до десяти-двенадцати. Не верилось, что завтра новый год, напротив: в воздухе отчётливо пахло весной и всё тем же вездесущим запахом топящейся бани. Я улыбнулся, представляя себе, как встречу свою первую, настоящую весну в этом времени. В Москве образца девяносто седьмого.

— Что доктор сказал? Как быстро вернёшься в норму? — спросил Дато.

— Пара недель, — ответил я. — Кстати, спасибо за нитки. А то я не знаю, что со швами пришлось бы делать…

— Сводили бы тебя в хорошую клинику в Москве, в выходной, — ответил он. — Не проблема. Но мне показалось, что так лучше будет. Да и шрама, практически, не останется. Так что после праздников как раз сможете возобновить тренировки с Гией.

— Да, хотелось бы, — согласился я.

Мы пробирались в центр по набережной вдоль реки. Справа, на горе, маячила телевышка, возле которой меня ранили.

— Кстати, как у Гии дела? — спросил я. — Так понял, он не пострадал?

— У него всё в порядке, — улыбнулся Дато. — К тебе рвался, но я пока что не пустил, учитывая нашу договорённость о подарке. Так что увидитесь дома. Он там с братом пока время проводит. Пускай хоть поговорят нормально, а то почти год не виделись. Для братьев это многовато.

Я кивнул в знак согласия. И вдруг вспомнил про свою сводную сестру. До несчастного случая остались считанные дни! А у меня даже плана до сих пор не появилось… ясно, что надо как-то изменить расписание того рокового дня, но как это сделать? Поговорить с мамой? От самой такой возможности у меня что-то сжималось внутри, а к горлу подступал комок. Казалось бы, детские невзгоды и обиды давно похоронены под ворохом новых событий и всего того, что случилось потом — но вот я снова здесь, и чувствую так, как будто этих тридцати лет не было…

— О чём задумался? — спросил Дато. — Что-то серьёзное, да? Наверно, тебе следует знать, что Гия здорово переживает о случившемся. Винит себя.

— Да, но не об этом, — ответил я, после чего повернулся и посмотрел ему в глаза. — Скажите, как вы считаете, откуда берутся такие отношения в семье, крепкие, как у вас?

Дато улыбнулся.

— Есть две вещи, через которые человеку очень сложно переступить, — начал он. — Первая — это воспитание. Когда в детстве закладывается понятие, что семья — это святое — то человек будет ему следовать. Но это лишь половина дела. Воспитание не работает там, где появляется любовь…

Дато улыбнулся и сощурился на по-весеннему ярком солнышке.

— Вот со вторым бывают большие проблемы. Человек понимает, что такое любовь, уже будучи зрелым. А отношения начинаются гораздо раньше, когда играет кровь и по молодости кажется, что все красивые девушки — именно те самые. Но для того, чтобы семья была счастливой, и в ней росли такие же счастливые дети, которые в состоянии построить новую счастливую семью необходимы оба этих составляющих. Воспитание и любовь.

— Ясно, — кивнул я и отвернулся.