В начале 1980 года я увидел вещий сон. Мне снилась толпа вопящих людей, бегущих кто в тапочках, кто босиком по глубокому снегу через перевал. «Духи! Духи! Вовчики!3
» – проносилось по толпе, и тогда люди метались в панике и бежали ещё быстрее на обмороженных ногах, прижимая к себе плачущих детей.Я проснулся. Конечно, я ещё не знал, кто такие вовчики, но понял одно: через двенадцать лет в Таджикистане нас, русских, будут убивать. К русским я относил, конечно, и себя – советского немца. Я понял, что надо уезжать в Россию пока не поздно, и стал собираться.
В июле приехали на каникулы Фархад и Меджнун.
–Правильно, отец! Мы ведь из Москвы тоже не вернёмся. – Что-то зловещее послышалось в этих словах, но я отогнал от глаз смертное виденье и немедленно забыл его.
Втроём поехали мы в кишлак попрощаться с роднёй. Отец Зухры – дедушка моих сыновей – не перенёс гибели дочки и измену друга – башмачника из Старого Ташкента. Он не узнавал нас, постоянно плакал и звал Зухру. Дни его были сочтены. Он угасал на глазах и на руках одиннадцати дочерей.
После обеда, оставив старика под присмотром старшей дочери, всею роднёю пошли мы к бюсту Зухры. К постаменту был привязан грязный ишак. Завидев нас, он стал хрипло орать, выставляя жёлтые зубы, жалуясь на горькую ишачью жизнь. В ту же минуту вывалил он под постамент содержимое своего кишечника. Сёстры закричали, застрекотали, одна схватила ишака за уши, другая пыталась отвязать верёвку. Ишак мотал головой, не понимая, в чём он провинился. Вдруг из конторы вышел его хозяин и, молча, не обращая на нас никакого внимания, отвязал ишака, вскочил ему на спину и ускакал так быстро, как только позволяли тонкие ишачьи ноги.
Одна из сестёр-хлопкоробш пошла в контору ругаться с председателем Хамидом Каримовичем, Фархад и Меджнун побежали домой за метлой и лопатой. Прощания не получилось.
Я пришёл к Зухре вечером один: «Прощай, больше я тебя на этом свете не увижу», – сказал я, обнял бронзовую голову своей жены и последний раз поцеловал её в губы. Странно, но и от бронзы одуряющее пахло лавровым листом и укропом.
Тихо-тихо вышли из аллеи Фархад и Меджнун и вместе со мной обняли бронзовое тело своей матери. Долго стояли мы вчетвером, слившись воедино – трое мужчин во плоти и бронзовая женщина, нагретая дневным азиатским зноем. В последний раз мы были вместе и были живы. Но чем глубже становилась ночь, тем быстрее остывала бронза, и она стала уходить от нас. Мы оставались тёплыми и живыми, а она стыла, стыла… Но, отчаянно борясь со смертью, она стала высасывать тепло из нас. О, как она не хотела уходить!
–Ну вот и всё, – сказал я, отрываясь от бюста, и уводя Фархада и Меджнуна. – Вот и всё!
Мы пошли по сонному кишлаку куда глаза глядят.
Я дрожал как в лихорадке и не только от бронзового холода. Какие-то слова рвались наружу. Я должен был что-то сказать своим сыновьям. Это что-то было ужасно важно, но в то же время страшно, может даже губительно для моих сыновей. «Молчи, молчи!» – приказывал я себе. Но не в моих силах было противиться судьбе. Я не выдержал, и уста мои отверзлись.
–Пройдёт совсем немного времени, – сказал я, – и вы услышите много скверного о вашей матери и о вашей Родине. И много горьких минут придётся вам испытать, потому что всё, что вы услышите, слишком уж будет похожим на правду. Только, заклинаю вас, что бы вы ни узнали, не отрекайтесь, любите и будьте верными. Легко любить мать уважаемую, хорошую во мнении людей, но только сильные люди любят мать любую, что бы о ней ни говорили. Вам скажут, что ваша мать обманщица, все свои награды и почёт добыла обманом, и приведут в подтверждение много несомненных фактов. А вы верьте только ей, и знайте, что она настоящая героиня. Глубоко лежит её правда – не всегда можно её предъявить – но в неё надо верить. И также скажу я вам, что легко любить Родину хорошую, чистую и добродетельную, но только лучшие умеют любить Родину любую, даже когда все называют её плохой и преступной, и быть верными ей и только ей.
–Отец, но разве наша мать обманщица, а наша Родина преступная?
–И ваша мать не обманщица, и наша Родина не преступная. Но как не поверить в ложь, когда все её утверждают! Как оставаться верными, когда все предали? Сможете?
–Сможем! – ответили Фархад и Меджнун.
На следующий день я проводил сыновей в Москву. А ещё через день сам сидел на остановке, ожидая автобус до Ташкента. Подошёл пожилой азербайджанец:
–Разрешите присесть?
–Пожалуйста, пожалуйста.
–Аликпер Алиевич Гумбатов, – представился он.
–Вы бывший строитель из Баку и едете в Комсомолабад на заработки, – огорошил я его.
–Откуда вы знаете? – испугался он.
–Я вижу по рукам – в них навек въелся цемент.
–А-а, – он успокоился и через десять минут настолько проникся ко мне расположением, что стал рассказывать очень доверительно.