Эпоха Пятизонья

Костя посмотрел на него и засмеялся. Гнездилов засмеялся минутой позже. Даже Амтант хихикнул, хотя, конечно, ничего не понял из услышанного, потому что был из другой культуры.

Взрывы прекратились. Должно быть, «жабаки» и прочие обитатели «тарелки» захватили развалины Военной школы.

– А вояки из них аховые, – высказался Гнездилов.

Костя с тревогой подумал, что Верка с кошкой наверняка убежала к Тайницким воротам. Хорошо бы так, а если не убежала? Нет, Верка не дура, она сообразит. Она шустрая. Да и кошка Дуська не даст ей наделать глупостей.

Амтант вдруг поведал кающимся голосом:

– «Тарелка», как я слышал, защищена магнитным полем.

– Как ты сказал?! – воскликнул Костя.

– Защищена магнитным полем…

– А что ж ты раньше молчал?!

– Так кто ж знал… что мы будем пулять по «тарелке»? Я думал, по «жабакам» и по «протеиновым матриксам».

Хотел Костя выругаться, да не смог. Сам виноват, подумал он, полез, не разобравшись, как Софринская бригада, как генерал Берлинский, который сунул меня сюда на убой.

– Единственное слабое место – вход в «тарелку», – сообщил Амтант все тем же кающимся голосом.

Несомненно, он понимал свою вину, но от этого было не легче.

– Куда? – Костя едва не уронил «пермендюр» в какую-то темную расщелину, но в последний момент ухватил его за ремешок. Сердце у него екнуло. Он с трудом вытянул тяжеленный «пермендюр» и сразу устал, словно тащил трактор из болота.

– Ну, туда, откуда они выходят, – упавшим голосом пояснил Амтант.

– Отлично, сейчас туда и врежем! – обрадовался Костя, выпрямляясь.

Пот у него катил по лицу. Колени предательски тряслись. Поясница разламывалась, но Костя не обращал внимания на такие мелочи.

– По «тарелке» стрелять бесполезно. Они ее уже отремонтировали, – стал рассказывать Амтант. – Они ж когда упали, то стали запрашивать помощь, я так думаю, и солдат, то бишь нас, поднапрягли. У меня большие подозрения, что «жабаки» нас с собой не возьмут.

– Почему? – спросил Костя, скатываясь с крутых развалин в темный Сенатский сквер, где от деревьев остались одни косые пеньки.

И хотя сквер тоже был завален камнями разной величины, передвигаться стало не в пример легче.

Он выдохся окончательно, и силы у него были на исходе. Попросить же Амтанта помочь он считал ниже своего достоинства. Вот и тащил тяжеленный «пермендюр», как каторжник цепь с ядром. Серега был не в счет. Его мотало, как пламя свечи на сквозняке. Но, к чести своей, «пермендюр» из рук он не выпустил, а нес его нежно, словно родного ребенка.

Амтант шагнул следом и сказал:

– А зачем мы им нужны? Так и будем здесь шляться, пока энергия не кончится. Нас никто не будет искать.

– Где «здесь»? – спросил Костя, словно из житейского интереса, но его уже била дрожь от досады на самого себя.

– В вашем двадцать втором веке.

– Как?.. – Костя от изумления сел на ближайший камень. – У тебя больше никаких новостей про запас нет? – ехидным голосом спросил он.

– Нет… хозяин… – совсем уже по-идиотски ответил Амтант.

Костя едва его не пожалел. Ему окончательно поплохело. Вот что я упустил! – стукнул он себя по лбу. Это ж надо было так опростоволоситься! Ведь ясно же, что есть еще одно время, раз «они» шлялись по семнадцатому веку, как у себя дома. Получается, что «жабаки» большие мастера по этой части – шастать туда-сюда, куда заблагорассудится. Как я раньше не сообразил! Правда, что мне это дало бы? Он вспомнил все события последних трех дней. Они были настолько непредсказуемыми, настолько случайными, что предугадать их было невозможно, за исключением только того факта, что его – Костю – преднамеренно водили за нос. Значит, чего-то опасались? А чего? Ответа у него не было, кроме самого фантастического предположения, что конкретно его – Константина Сабурова – «они» боялись и не пущали дальше двадцать первого века. Предположение было таким зыбким, что Костя вначале даже в него не поверил. Весь предыдущий опыт жизни говорил ему, что герой из него аховый, что так в жизни не бывает, ну разве только что из-за «анцитаура»? Сейчас и проверим это, подумал он, не веря самому себе.

Гнездилов пробормотал:

– А я тебе давно хотел сказать, что мы не у себя дома. Я давно подозревал, что нас куда-то не туда затащили.

– «Третий мир» – это и есть двадцать второй век, – будничным голосом сообщил Амтант. – Так что если подорвем «тарелку», то, быть может, что-то изменится.