Эпоха Пятизонья

Все это он успел осознать за то короткое время, пока они стояли перед центральным входом во Дворец съездов, где и происходила перекличка личного состава. Потом капитан Бухойф выкрикнул его фамилию, Костя автоматически шагнул вслед за Амтантом и оказался в бригаде, которая шустро побежала к Потешному дворцу. Как только они завернули за угол Дворца съездов и пропали из поля зрения капитана Бухойфа, все стали прихрамывать, стонать, кроме, конечно, Амтанта и Кости, а один «богомол» по имени Гиренча не успел вовремя свернуть, со всего маху врезался в полицейскую будку и разнес ее вдребезги. Все засмеялись, кроме Кости, потому что он от удивления проглотил язык. Будка-то была совсем не современного вида, а из дерева, черная, с желтыми косыми полосами. Перед ней простиралась огромная лужа, и вообще, куда-то пропал асфальт, а железные ноги «богомолов» месили свежую московскую грязь. То, что это именно Москва, Костя ни на миг не усомнился, потому что увидел за церковными маковками шатер Троицкой башни и российский герб на шпиле, но странный, стилизованный под старину, а вовсе не золотой, легкий, современный. Дальше – хуже. На высоком крыльце с белокаменными кубышками стоял то ли человек, то ли «фрактал», одетый как приказчик семнадцатого века, с русой короткой бородой и кудрями, а главное – в белом холщовом фартуке. Борода у него, видать, была нечесана с самого Покрова, потому что в ней запутались хлебные и табачные крошки. Наш, землянин, удовлетворенно подумал Костя и почему-то вспомнил его имя – Шленкин.

Старший сержант группы, которого звали Хамзя и у которого на морде были пластины желтого цвета, подошел к нему. Шленкин что-то сказал, и Хамзя показал пальцем куда-то в глубину квартала. Они свернули за угол. Впереди высилась красная стена. Справа – стена дома. Костя, который привык к большому городу, был страшно удивлен здесь всему маленькому, словно сжатому – подслеповатым «голландским» окнам с мутными стеклами и занавесками, как в деревне. Однако фасад дома был украшен хотя и аляповато, но разнообразно: то птицами с человеческим лицом, то зайцами и львами, то рыцарями на турнирах и даже охотником, борющимся с медведем.

– Ты чего?.. – спросил вынырнувший из-за угла Амтант.

Костя, очнувшись, прибежал во внутренний двор Потешного дворца последним. Бригадир Хамзя уже косился на него. Проштрафился, понял Костя. Но ведь красиво же! Где еще такое увидишь?

Амтант многозначительно покачал головой. Расправа откладывалась на потом. Сержант запомнил его. Он не любил тех, кто изучал архитектуру, и вообще – интеллигенцию. Но Косте было все равно. Плевать. Ведь это же сон, думал он, а во сне чего только ни случается.

Внутрь вместе они, конечно, попасть не могли. Зато все те же то ли люди, то ли «фракталы» выносили на белокаменное крыльцо тяжеленные армейские ящики, а «богомолы», и в том числе Костя, который не чувствовал себя таковым, принялись таскать эти ящики и складывать перед краснокаменной стеной прямо на кучи строительного мусора: на застывшую известку, бревна и кирпичи, прямо в лужи, где плавали черные головастики. Пальцы с присосками намертво прилипали к дереву, что было непривычно, но удобно, потому что хватка получалась очень крепкой. Присоски отлипали от дерева с чавкающим звуком: «Чмок… чмок… чмок…» Красная стена кое-где поросла травой, а между зубцами зеленела крохотная березка. Воняло лошадиным навозом и печным дымом, а еще откуда-то несло прокисшей капустой.

Костя таскал ящики и с любопытством оглядывался. Он уже сообразил, что это все тот же Потешный дворец, но только четыреста лет назад, когда он еще был похож на терем. Изо всех резных окон на них то и дело украдкой пялились, как на диковинку, – все в основном бабы и девицы. А из здания с верхней галереей выскочила одна такая – красивая, простоволосая, босоногая, в сарафане, – и стала развешивать белье, косясь на «богомолов» белыми от страха глазами. Пару рубах, она, кажись, таки уронила в грязь.

– Верка! – крикнула из терема старуха в черном платке. – Бесстыдница! Тьфу, срамоты не оберешься! Марш назад! – И с грохотом захлопнула окно.

Но Верка, словно зачарованная, застыла – боялась, и одновременно ей было интересно увидеть вблизи невиданных существ.

– Вот сейчас выйду с ухватом! – снова высунулась старуха.

Однако шустрая Верка успела развесить белье и, блеснув напоследок белыми от ужаса глазами, скрылась в двухэтажном доме. Костя не удержался и, когда подошел к крыльцу за очередным ящиком, наклонился и заглянул в окно второго этажа.

– Я и говорю, чисто лешаки! – взахлеб рассказывала Верка своим подругам на веранде.

Они сидели на полу рядом с голландской печкой, подогнув под себя грязные ноги. Гора немытой посуды была свалена в лохань. В углу стояла прялка. На широком подоконнике под геранью спала рыжая кошка.

– Чего у них, взаправду лошадиные ноги?

– Я, вот истинный крест, разглядеть не успела. Все высоченные, худые. А руки с присосками.

– Немцы, должно быть?

– Не-а, у немцев еще хвост бывает и рога. А у этих хвостов нет, а на башке – плошка.