Эпоха Пятизонья

Верку Костя взял с собой по одной-единственной причине: Хамзя мог вернуться и отплатить Лопухиным черной монетой вопреки приказам капитана Бухойфа. А что у них у всех на уме, одному богу известно. Может, и капитан только делал вид, что он за справедливость, а в глубине души презирает человечество из прошлого, будущего и настоящего? Может, над ним тоже командиры стоят и накручивают ему мозги?

Проникся Костя заботой и сам себе был не рад. Выйдем из Потешного дворца, я ее отправлю в Царев-Борис дворец, решил он вначале. Однако, когда они покидали двор, прячась по закоулкам и за кривыми заборами, как-то само собой получилось, что они миновали и Царев-Борис дворец, и пустые торговые ряды, и даже конюшни с плоскими крышами, а Верка знай себе все шла и шла с ними, держа кошку Дуську на руках. Должно быть, виной всему был шлем-самосборка, который Костя был вынужден активизировать, чтобы правильно ориентироваться в окружающей обстановке. Пару раз она даже ойкнула от испуга, когда оглядывалась на Костю, а потом, похоже, даже впала в ступор. Что она думала о нем, Костя так и не понял. Должно быть, что он – страшно важная личность, иначе ее голубые глаза не были бы такими изумленными.

Все попытки прогнать ее ни к чему не приводили. Она на мгновение замирала, на ее дивные глаза наворачивались слезы. Костя скрепя сердце отворачивался. Так оно и тянулось. Успокаивало одно то, что скрип тяжело груженной телеги впереди никуда не исчезал.

Как ее возьмешь с собой в настоящее?! – ломал себе голову Костя со странным чувством, от которого захватывало дыхание. Еще бы! Девушка из прошлого! Приодеть, приобуть. Вместо лаптей – туфли на шпильке, вместо сарафана – модную кофточку от Марфина, ну и джинсы, конечно. С такой и на корпоративной вечеринке не стыдно появиться, и в ресторан можно завалиться, правда, в языке, естественно, придется натаскать. Волосы оставим прежние. А то мне все эти пергидролевые блондинки страшно надоели. Хотя она вначале любого трамвая пугаться будет, не говоря уже о пылесосе или автомобиле. А с другой стороны, обуздывал Костя свои фантазии, не все так просто. А регистрация? А документы? А работа? Как все властям объяснить? Мол, привел девушку из прошлого! Да они все чокнутся и не поверят. Начнут следствие. Кто? Откуда? Придется сразу на ней жениться, а то выселят на сто первый километр. Эти неразрешимые вопросы периодически возникали перед ним, как Монблан перед альпинистом. Жениться Костя категорически не хотел. Страшно было. Не входило пока что это в его планы. Тащить девушку из прошлого в будущее теперь казалось ему верхом глупости. Еще неизвестно, состоится ли переход, может, она стареть начнет на глазах, а может, сразу помрет. Кто его знает? – мрачнея, думал он. Брать ее с собой нельзя, хотя она мне и очень нравится. И вообще, кажется, я запутался в чувствах. Мне так же нравится и Лера. А с ней что делать? В конце концов, Веру всему можно обучить, а к городу она привыкнет. Но Лера? – вернулся он к старому вопросу. Заплутав в своих мыслях, как в трех соснах, он решил: пусть что будет, то и будет, куда кривая вывезет.

«Анцитаур» молчал, индикатор опасности – подавно, в общем, все как обычно, за маленьким исключением – шли они за «богомолами» туда, где редко кто из простых смертных бывал. А если и бывал, то, судя по всему, возвращался со сдвинутой психикой. Что же там такое? – гадал Костя, придерживая Гнездилова на плече, как мешок с мукой. Несколько раз Костя вопросительно поглядывал на Базлова, но, казалось, майора ровным счетом ничего не заботило, а предстоящая вылазка в неизвестность была всего лишь очередным приключением. Странно, думал Костя, совсем недавно он и слушать не хотел о прошлом, а теперь чуть ли не бегом туда. Он даже позавидовал выдержке майора. У него самого зубы ныли, как перед экзаменами, а тут еще Гнездилов ворочался, стонал и норовил исторгнуть содержимое желудка.

«Богомолы» не направились, по, казалось бы, самой короткой дороге, вдоль Теремного дворца с шатровой крышей и широкими лестницами, взбегающими к его подножью, а почему-то пошли со стороны Ивановской площади, где теснились все те же убогие палаты, которые Костя, хоть убей, не воспринимал как что-то изящное и ценное, разве что с исторической точки зрения. Впрочем, в исторической архитектуре он не разбирался. Пахло цветущей сиренью и лошадиным навозом, в траве копошились курицы. Пробежала рыжая собака, глянув на Костю ошалелыми глазами. Какая-то старуха в кокошнике высунулась в оконце и перекрестилась:

– Свят-свят-свят…

В отдалении поп с огромным крестом на груди, оглядываясь, бежал так лихо, что с ходу налетел на столб и упал в лужу.

Издали донеслось:

– Не замай! Сам я!