Эпоха покаяния

Дмитрий принялся рыться в мусоре, пытаясь найти улики. Однако, как он ни старался, ровным счётом ничего найти не смог. Кто-то давным-давно вынес ценную информацию. Наконец, из-под маски раздалась брань, сопровождаемая нервной жестикуляцией. Ляховский от бессилия пнул ворох бумаг и махнул рукой напарнику.

Молча они тем же путём вышли из старинных развалин, а затем как можно быстрей покинули город. Оказавшись за пределами излучения, друзья сняли и выбросили маски, вдохнули морозный воздух, тщательно вытерли одежду снегом. Этого оказалось достаточно, так как она не накапливала радиацию, а отражала её. Фонил только прилипший мусор. Прибор на плече Ляховского словно только этого и ждал: он послушно замолчал.

Метель всё так же кружилась и выла. Видимость ещё больше снизилась, поскольку солнце клонилось к закату. Уже поздним вечером наши путешественники подошли к низине, где стоял вертолёт.

Ляховский был измотан как морально так и физически, желание что-либо делать дальше внезапно исчезло. Он был полностью погружён в невесёлые мысли, думая над тем, что делать дальше. Те развалины были конечной точкой, в которой он рассчитывал узнать ответы на свои вопросы. Кроме того, Ляховского тревожило обстоятельство, что оставшегося заряда в машине едва хватит, чтобы преодолеть не более пятисот километров в почти безнадёжных поисках уцелевшей электростанции или ветряка.

Аюн тоже безумно устал от этого глубокого снега. Его желудок настойчиво требовал пищи. Юноша едва волочил ноги, практически отключил свои органы чувств, обрадовавшись только тогда, когда из-за кружащейся снежной кутерьмы он увидел бока электролёта.

Пистолетный выстрел хлопнул неожиданно, донёсся предупреждающий крик. Юноша успел заметить промелькнувшие справа и слева быстрые тени, его голова взорвалась от резкой боли, перед глазами поплыли круги, мир вокруг кувырнулся, потемнел и перестал существовать.

* * *

Ощущения приходили по очереди, множились, собирались в единую картину. В затылке толкалась и пульсировала боль. Что-то тёплое текло за ухом, по щеке, капало с носа. Как сквозь вату прорывались человеческие голоса. Чужой язык, непонятная тарабарщина. Скрип снега, холод ветра, непрерывные укольчики замёрзшей воды. Вывернутые за спину локти, грубо связанные веревкой и просунутая через них палка. Полное онемение кистей рук и стоп. Мерное покачивание в такт шагам.

Аюн застонал, с усилием открыл глаза. Ночной мир вокруг тут же закрутился, силуэты деревьев и людей, снеговой покров размазались, слились друг с другом, словно краска в воде. Пустой желудок зашевелился, сжался, выдавливая скопившийся зеленоватый сок.

Снова голоса. На сей раз различаются удивлённые нотки. Покачивание прекратилось. Кто-то подошёл, схватил за длинные волосы, рванул голову вверх так, что хрустнуло в шее. Боль волной захлестнула сознание. Аюн ещё раз открыл глаза, попытался подавить дурноту. Живот сжался, но стремительное головокружение почти прекратилось. Он смог разглядеть человека, который поднёс факел к его лицу.

Парень никогда не видел такой внешности. Чёрная, словно вымазанная углём кожа, такие же чёрная радужная оболочка глаз, казавшаяся зловещей на фоне белейших белков. Широченный, чуть ли не в половину лица нос с непрерывно раздувающимися ноздрями, толстые губы. Волос не было видно из-за глубоко надвинутого на лоб капюшона. Одетый в разноцветное тряпьё, которое не могло скрыть его высокую широкоплечую фигуру. Длинная серьга в ухе, металлический амулет на груди.

Человек властно произнёс несколько слов, глядя в упор, обнажив крепкие зубы. Аюн увидел, что верхние и нижние резцы у него тщательным образом подпилены и заточены. Юноша сжался в комочек от ужаса, мелко затрясся. Предводитель показал ему катану, потом — пистолет и снова громко о чём-то спросил. Не дождавшись ответа, он махнул рукой своему отряду, выпустил волосы юноши из ладони. Голова нашего героя тут же безвольно повисла. Сознание не выдержало и снова отключилось.

* * *

Сквозь плотно сомкнутые веки стал пробиваться рассеянный свет. Обоняние юноши почувствовало знакомый запах дыма. Такой аромат могли источать только смолистые хвойные дрова. Боль в затылке уменьшилась, но не прошла совсем. Кровь запеклась большим колтуном, оттягивая кожу. Юноша разлепил веки и обнаружил себя в сидящем положении, по-прежнему крепко связанным. Сидел он лицом к столбу, которое не по своей воле обнимал руками и ногами. В кистях, которые по-прежнему были укрыты перчатками, и стопах мучительно кололись тысячи острейших иголок, указывая на то, что кровообращение потихоньку восстанавливалось. Аюн, морщась, сжал пальцы на руках и ногах, после чего повернул голову.