Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

Хотя Розенберг уважительно писал об Иисусе Христе как о герое древности, он также хорошо отзывался об арианской ереси, отрицавшей божественность Христа (и широко распространенной среди ранних лангобардов и готов). По словам Роберта Сесила, Розенберг, подобно Гиммлеру, «получал удовольствие от разного рода религиозных ересей». Он также отвергал доктрину первородного греха – по меньшей мере в отношении немцев, – а также представление о загробной жизни и «мрачные описания адских мук». Сидя в тюрьме в Нюрнберге, он писал мемуары, где яснее выражал свои представления: «Существование человека вечно только в его детях или его трудах». Перед казнью он не желал использовать ничего, связанного с религией.

В то же время Розенберг сожалел об упадке христианства, поскольку это породило пустоту, интеллектуальную и эмоциональную, которую могут заполнить либо евреи, либо марксисты. Его суррогатная вера, о которой говорится в «Мифе», основывалась на одном высказывании Поля де Лягарда: «Расы есть мысли бога». Это приводило его непосредственно к «религии крови», в которой (как уже говорилось) каждая раса создавала свою собственную религию и имела свою «расовую душу» – «раса есть внешняя форма души».[573] Только выживание расы позволяет каждой отдельной душе пережить смерть физического тела. В одной из своих речей он говорил: «Из этой таинственной сердцевины… возникает то, что мы называем характером расы [Volkstum] и расовой культурой».

Розенберг открыл для себя средневекового доминиканца Мейстера Экхарта, который уже в 1327 году должен был предстать перед папой и курией, поскольку был обвинен в ереси. Розенберг убедил сам себя в том, что Мейстер Экхарт защищал немецкую веру от римской схоластики и тирании католических прелатов. Он думал, что Экхарт делал то же самое, что сейчас делает он. От Экхарта через Лютера прямая линия вела к теоретику расизма Хьюстону Стюарту Чемберлену, из чего Розенберг делал вывод о том, что Германия всегда стремилась держаться на дистанции от Рима, что она была в богословском смысле чем-то особым.

Из всех предшественников Розенберга самым ценным для него был Чемберлен, что не удивительно, поскольку на тот момент он еще был жив и во многом относился к той же интеллектуальной традиции, что и нацисты. В своих книгах Чемберлен рассуждал об арийской расе. Он понимал, что за пределами языка это фикция, не имеющая отношения к анатомии. Он обходил данный вопрос, говоря, что ариец есть тот, кто себя таковым чувствует, сам опыт, говорящий о том, что я ариец, делает меня арийцем. Это позволило Розенбергу записать многих выдающихся людей прошлого в ряды арийцев, что придало ни на чем не основанной концепции большее правдоподобие. Последний важный элемент к такой конструкции добавил уже упоминавшийся Г. Ф. К. Гюнтер, который утверждал, что нашел научную основу для нордических арийцев – людей, вышедших из Индии и через Грецию попавших в Германию, что по сравнению с «классической» версией перемещения из Греции в Италию и Францию было «северным» вариантом теории.

Розенберг утверждал, что в истории народы, культуры и цивилизации расцветают и приходят в упадок в зависимости от расовой чистоты, из чего следовало как минимум то, что открытость христианства к разным этническим группам приносит вред и неприложима к Германии: «Так, например, немецкий идеал жизни в соответствии с природой, идеал заботы о физической красоте и мужественности натолкнулся на христианское отвержение «плоти» и на сентиментальные идеи сохранения жизни неполноценным детям и права преступникам и людям с наследственными заболеваниями распространять свои дефекты через потомство». Чем «немощнее» становилась нация, пропитанная христианским учением об индивидуализме и любви к человечеству, тем проще было Риму ее покорить или ей управлять. Вот почему нам не следует верить в первородный грех. На митинге в Нюрнберге Розенберг говорил: «Немецкий народ не рожден во грехе, он рожден в чести».[574]

Был и еще один враг – масоны, которые, по словам Розенберга, возникли в Англии, Франции и Италии. Они стояли за индивидуализм и «атомизацию» демократии. Из-за них немецкая традиция чести и аристократизма потеснилась, чтобы дать место более «западным» представлениям о равенстве, причем равенстве не только европейских народов, но и всех рас. Но Розенбергу и этого было недостаточно: самыми отвратительными врагами для него были евреи и марксисты (нередко те и другие в одном лице), из-за чего возник экономический человек как «домысел еврейского ума».

Розенберг видел единственное спасение ото всех этих зол в новой вере. «Связь с расой помогает человеку освободиться от «гнета материализма сего века, падающего на жизнь отдельного человека». Без этой веры мы обречены испытывать разочарование и отчаяние».[575]