Сам Ротшильд тоже не чуждался наркотиков. С семнадцати лет он курил марихуану, затем перешел на пейот. По его словам, опыт приема наркотиков научил его по-новому «говорить, думать, жить», и именно «в наркотическом ландшафте» сформировался его талант музыкального продюсера. Он верил, что марихуана помогла ему, например, «глубоко проникнуть» в музыку Баха, понять любовь композитора к Христу – «переживание, которое я считал для себя, еврея, невозможным, пока не забил косяк и не раскрыл свои нервные окончания навстречу подлинному восприятию гештальта музыки». Затем пришел пейот – и все мысли Ротшильда, по его словам, обратились «к единству рода человеческого… Тогда-то я и поверил, что психоделики могут указать путь к богу!.. В то время мы никогда не ловили кайф просто ради кайфа. Принимать наркотики – значило принимать перемены, строить в воображении другой мир – то, для чего позже было придумано слово «глючить»… Наркотики давали более глубокое понимание бытия». В мир музыки Ротшильд вошел через бар «Кеттл оф Фиш» и «Газлайт-кафе» в Гринвич-Виллидж, где концерты и курение марихуаны были неразделимы. Когда же началось распространение кислоты – по его словам, он сразу стал свидетелем ее влияния на музыку.
Произошло это однажды вечером, когда, заглянув в дом Альберта Хоффмана в Вудстоке, он встретил там Боба Дилана, вернувшегося из концертного тура по колледжам Новой Англии. Они открыли холодильник – и обнаружили там кусочки сахара в каких-то золотистых крапинках, завернутые в алюминиевую фольгу. Оба приняли кислоту – и с этого момента, вспоминает Ротшильд, музыка Дилана изменилась: «От простых, но мощных песен с социальной, протестной и нравственной тематикой – к дивно прекрасным композициям, лишенным какого-либо единого и общепонятного смысла… Опыт приема наркотиков словно раздробил сознание Дилана, разбил его на множество блестящих поэтических всплесков: в результате появились такие странные, мистические, прекрасные песни, как
В первые недели 1967 года, добавляет Ротшильд, произошел какой-то прорыв, ярче всего воплощенный в новом альбоме группы
«До чего докатилась наша безбожная цивилизация»
За психоделической весной последовало лето любви. Идеальным эго-наркотиком 1960-х стал амфетамин: по описанию Торгоффа, принявший его чувствовал себя больше, лучше, сильнее, умнее и быстрее. Или, говоря словами Энди Уорхола: «Амфетамин не дает тебе душевного покоя – но с ним душевный непокой становится чертовски забавным». Те, для кого этот наркотик стал образом жизни, «стремились во всем дойти до крайности: петь, пока не охрипнешь, танцевать, пока не рухнешь, даже волосы расчесывать, пока не растянешь себе руку».[707]
«С Католической церковью