Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

Рорти признавался, что хотел бы больше времени в жизни посвящать стихам. «Не потому, чтобы я боялся упустить какие-то истины, невыразимые в прозе. Таких истин нет: нельзя сказать, что Суинберн или Лэндор знали о смерти что-то, Эпикуру или Хайдеггеру недоступное. Просто, если бы я помнил на память больше старых стихов из школьной программы, жизнь моя была бы полнее – так же, как если бы у меня было больше друзей. [Вспомним Оскара Милоша, который называл поэзию «изначальным другом и спутником человека». ] Культуры с богатым словарем более человечны – дальше отстоят от животных – чем культуры лексически бедные; и каждый из нас более человечен, когда наша память наполнена стихами».[790]

25 «Наша духовная цель – обогащение эволюционного эпоса»

В предисловии к своей книге «Расплетая радугу: наука, заблуждения и тяга к чудесам» (1998) Ричард Докинз, впоследствии оксфордский преподаватель-популяризатор науки, вспоминает два случая, которые, среди прочего, побудили его написать эту книгу. В одном из них некий не названный по имени иностранный издатель рассказал Докинзу, что, прочтя его первую книгу «Эгоистичный ген» (1976), три ночи не мог уснуть – так поразила его «холодная и мрачная идея» этой книги. Во второй истории учитель «из одной далекой страны» написал Докинзу возмущенное письмо: по его словам, одна его ученица, прочитав ту же книгу, пришла к нему в слезах, «ибо моя книга убедила ее в пустоте и бессмысленности жизни. Учитель посоветовал ей не показывать книгу друзьям, из страха заразить их тем же нигилистическим пессимизмом».

Далее Докинз цитирует книгу своего коллеги Питера Аткинса «Второй закон» (1984): «Мы – дети хаоса, а в основе хаоса лежит тлен. В основании всех вещей – лишь порча, упадок, беспорядочный поток бессмысленных событий. Цель утрачена; направление – вот все, что у нас осталось. Эту безрадостную мысль мы должны принять, пристально и бесстрастно вглядываясь в сердце Вселенной».[791]

Докинз замечает по этому поводу: «Это очищение напитка жизни от сахарина ложного целеполагания, этот похвально трезвый отказ от вселенской сентиментальности не следует путать с потерей личной надежды. По всей видимости, у существования вселенной действительно никакой цели нет; но неужто хоть кто-нибудь из нас связывает свои планы, надежды и мечты с судьбой вселенной? Разумеется, нет: по крайней мере, пока мы в здравом уме. Нашей жизнью правят куда более земные, теплые, человечные идеи и желания. Обвинение науки в том, что она якобы крадет у жизни тепло и лишает ее смысла, столь нелепо, столь противоречит и моим собственным ощущениям, и ощущениям большинства ученых, что, слыша это, я почти готов впасть в отчаяние, в котором меня ложно обвиняют».

Напротив, говорит Докинз, он хотел бы поделиться с читателями тем чувством благоговейного изумления – «одним из высочайших переживаний, на какие способна психика человека»[792] – которое способна дать нам наука.

Название для своей книги Докинз взял из стихотворения Китса, убежденного, что Ньютон разрушил всю красоту и поэзию радуги, разложив ее на призматические цвета. По мнению Докинза, это не так. Он настаивает на том, что ученые и образованные люди, способные читать как Китса, так и Ньютона, могут переживать и осмысливать радугу двумя путями – а это, безусловно, лучше, чем одним.

Далее Докинз много и подробно говорит о своем собственном изумлении перед чудесами природного мира и вселенной: бактериями, слухом насекомых, пением птиц, годовыми кольцами секвой, двуполостью улиток, умением кукушек подкидывать яйца и многим, многим другим. Наряду с этим он отрицает паранормальные явления, астрологию, все виды суеверия и легковерия. Пересыпает текст стихами – иногда хорошими, иногда так себе – стремясь как можно ярче продемонстрировать, что преклонение перед наукой не препятствует наслаждению поэзией, ибо «наука не допускает магии, но допускает чудо».[793] В сущности, говорит он, мы не стали бы обращать внимания на научные неточности в поэзии, если бы не восхищались ею.