Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

Рональд Дворкин, вплоть до своей смерти в 2013 году профессор юриспруденции и философии Нью-Йоркского университета, а также профессор юриспруденции в Университетском колледже Лондона – это философ, на которого многие другие философы ссылаются, доверяют его суждениям или используют его идеи как отправную точку для собственных изысканий. В молодости Дворкин был помощником судьи с экзотическим именем Лернед Хенд [букв. «ученая рука». – Прим. пер. ] – пожалуй, самого знаменитого судьи в США; так что его собственный карьерный взлет, как и множество написанных им книг о развитии понятия прав человека, едва ли случайны. В своей «Справедливости для ежиков» (2011) он переходит от теории права к тому, как нам следует жить здесь и сейчас. В «Религии без бога» (2013) выдвигает тезис, что «религиозный атеист» – вовсе не противоречие в терминах.

В «Справедливости для ежиков» Дворкин исходит из того, что этические и моральные ценности взаимозависимы и – это для него своего рода символ веры – вместе предлагают нам непротиворечивое руководство для жизни. Однако они не работают без двух необходимых нам вещей – самоуважения и чувства собственного достоинства. «Единственная ценность, которую мы можем отыскать, живя у подножия смерти, выражается наречием. Мы должны обрести ценность жизни – смысл жизни – в том, чтобы жить хорошо, так же, как мы видим ценность в том, чтобы хорошо рисовать, писать, петь или плавать… Никакого иного смысла или непреходящей ценности в нашей жизни нет – но и этого вполне достаточно. Обязательные условия благой жизни – достоинство и самоуважение» [курсив мой. – Авт.].[860]

Дворкин принимает то, о чем говорили древние мудрецы, заповедовавшие нам стремиться к «счастью» – не редким вспышкам наслаждения, но удовлетворению от хорошо прожитой жизни в целом. «Наше существование предшествует бытию [то же говорили и экзистенциалисты], и поэтому за бытие мы несем ответственность»; самой влиятельной фигурой в этой традиции Дворкин называет Ницше, сказавшего: «Единственный императив жизни – жить; сотворение и утверждение человеческой жизни – само по себе чудесное, неповторимое творческое деяние».

Благотворное воздействие естественных наук на общество Дворкин видит в том, что общее согласие относительно разных природных феноменов дает нам уверенность: истина существует, и ее можно найти. Линейность науки также успокаивает нас, демонстрируя, что новые теории всегда произрастают на твердой почве прежних открытий. Стоит нам осознать принципиальное различие между этикой и моралью, продолжает Дворкин, и мы увидим, что истина в юриспруденции, как и в науке, вполне достижима. Этические стандарты предписывают, как жить нам самим; моральные – как обращаться с другими. Необходимо также отличать «благую жизнь» (прилагательное) от способности «жить хорошо» (наречие). «Жить хорошо – значит жить в стремлении создать жизнь благую, ограниченную лишь уважением к человеческому достоинству, своему и чужому… Жить хорошо – означает создавать жизнь не просто приятную, но и благую в этом важнейшем отношении».

О какой ответственности мы говорим? – спрашивает Дворкин. Мы ответственны – перед кем? Вот его ответ: мы обязаны жить благой жизнью просто потому, что существуем, что мы разумны, и у нас есть жизнь, которую надо прожить. «Жить благой жизнью важно: не только для нас или для кого-то еще – просто важно». Он приводит пример: человек, живущий обыденно и скучно, без друзей, без достижений, без преодолений, просто «убивающий время» по дороге в могилу, не живет благой жизнью, «даже если сам он считает иначе» и даже если ему самому такая жизнь действительно по нраву. «Он, – говорит Дворкин, – не сумел понять, что отвечает за собственную жизнь перед ней самой».

Нельзя забывать, пишет он, что жизнь – это своего рода выступление, и оно может быть лучше или хуже. Мы ценим великие произведения искусства не только за то, что результат творчества нас радует, но и потому, что нас привлекает само создание шедевра, «решение сложной художественной задачи». Благая жизнь – это тоже своего рода художественное произведение, а живущий – художник: он «решает задачу собственной жизни». В итоге, ценность нашей жизни – наречие, а не прилагательное. Это ценность самого выступления, а не того, что остается, когда выступление закончено. Это ценность прекрасного танца или акробатического номера – после того, как отзвучали аплодисменты, вручены призы и померкли воспоминания. «Ценность выступления – вот ценность жизни».[861]

Ценность – это не только результат. «В былые времена, – пишет Дворкин, – о смысле жизни любили рассуждать философы. Сейчас этим ремеслом заняты мистики и комедианты». Если мы попытаемся измерять ценность жизни ее последствиями, обнаружится, что «у большинства людей ценности вообще нет, а ценность других возникла случайно, без их ведома и труда – вроде ценности жизни плотников, работавших в театре «Глобус».