Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

По замечанию Брюса Роббинса, люди, говорящие об «исчезновении волшебства» из современного мира, как правило, не обращают внимания на все те стороны до-современной жизни, в которых даже самый проницательный взор не усмотрел бы ни очарования, ни волшебства (как пример можно привести недавний немецкий фильм «Белая лента»). Стоит повторить еще и еще раз: современный мир – место куда более приятное для жизни, чем мир до смерти бога.

А что сказать об искуплении – остался ли в этом понятии еще какой-то смысл? Ричард Рорти так не считает: мы, говорит он, не пали, следовательно, и в искуплении не нуждаемся. Роджер Скрутон, хотя сам он и верующий, почти с ним согласен, когда называет современное искусство «искуплением общих мест» (это можно было бы назвать «малой» формой искупления). Трансцендентное снова и снова отметается современными философами (Бернардом Уильямсом, Томасом Нагелем, Рональдом Дворкином, Юргеном Хабермасом) как несуществующее. Для Рорти ни слово, ни само понятие «священного» больше не имеют смысла – ведь в современном мире «все к нашим услугам». И, как уже говорилось, если мы примем замечание Оливера Роя о глобализации религии, ее отрыве от почвы и культуры, то увидим, что вера, а вовсе не светская жизнь, меняет свои очертания, становится «плоской». Терри Иглтон бросил походя забавное определение: счастье, мол – это «словечко из детского летнего лагеря». Но в том, что касается счастья (или самореализации), по-видимому, все согласны, что гоняться за ним нет смысла, что счастье должно возникать как побочный продукт каких-то иных, более достойных занятий – и, быть может, поэтому оно чаще всего обитает в воспоминаниях.

Есть, однако, две великие идеи, связанные с нашей темой, в которых, кажется, все друг с другом согласны. Надежда и общественная солидарность – вот где ищут смысл современные мыслители. Джордж Сантаяна, Скотт Фицджеральд, Э. О. Уилсон, Ричард Рорти, Чеслав Милош, Чарльз Тейлор и папа Бенедикт XVI – все они пишут о надежде. (Разумеется, к Ницше это не относится: он считал надежду обманом, побуждающим человечество чересчур оптимистично смотреть на прогресс, особенно со времен «фальшивого рассвета» Просвещения.)

Мета-нарратив освобождения

Для многих из нас надежда связана с распространением общих моральных ценностей – которое, несмотря ни на что, происходит, пусть и не так быстро и гладко, как нам хотелось бы. Джанни Ваттимо и Ричард Рорти настаивают, что «переживание истины может быть только совместным». Этнические меньшинства, женщины, гомосексуалисты, инвалиды, религиозные сектанты и многие другие меньшинства сейчас пользуются все большими правами и уважением; мы все менее терпимы к таким вещам, как «жертвы среди мирного населения», но все более терпимы ко многому другому – и это порождает «социальную надежду» (ту самую, которую Джон Грей называет «тщетной»). Казалось бы, толерантность со смыслом жизни никак не связана – однако для тех, к кому мы толерантны, связь прямая: благодаря этому они могут жить более полной жизнью.

В политическом смысле, несомненно, из всех этих меньшинств наиболее важны этнические группы. И по их количеству, и (зачастую) по религиозной идентичности очевидно, что в ближайшем будущем они останутся одной из главных мировых проблем и источником острейших конфликтов. В то же время с точки зрения философии и психологии, быть может, важнейшим достижением будущего станет то, что можно назвать переходом от мужских ценностей к женским. Ницше говорил, что истина – женщина; Джеймс Джойс радостно предвидел мир, в котором надежда будет связана с женственным началом в человеческой душе. Андреа Дворкин подчеркивала, что мы живем в мире, «созданном мужчинами и для мужчин» – и в ее устах это определенно не комплимент. Уоллес Стивенс призывал нас «обнимать идею, как женщину». В политическом плане это также важная проблема: не приходится сомневаться, что одно из ярчайших проявлений отсталости ислама – его дурное (а зачастую просто отвратительное) отношение к женщине.

Банальность и последовательность

Все эти проблемы важны, ибо они – часть общей картины; и все же, можно сказать, мы пока ходим вокруг да около главного вопроса нашей книги.