Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

К большому неудовольствию их матери лорд Элторп был не склонен к ухаживаниям за дамами по гостиным. Саркастичная и острая на язык леди Спенсер считала его слишком робким и застенчивым, из-за чего, по ее словам, он и предпочитал охоту на лис погоне за юбками. «Об Элторпе, как он есть, ни одна разумная женщина ни на миг не подумает иначе, нежели как о страстном охотнике», – со вздохом вторила ей Гаррио в 1807 году после того, как семья попыталась было убедить ее обратить внимание еще и на этого кузена, якобы всерьез заинтересованного в женитьбе на ней. Не видела она ничего особо привлекательного в мужчине, который не заботится «ни о чем на свете, кроме этого благородного животного – лошади».

Ко времени «выхода» в свет на поиски жениха его сестры Джорджианы лорд Элторп, однако, вспомнил о том, что мужской долг велит ему жениться, а долги по закладным на семейные имения делают весьма желательной женитьбу на ком-нибудь побогаче. Он был едва знаком с Эстер, прямолинейной и малость полноватой наследницей шестью годами моложе него, успевшей своею теплотой, живостью и уверенностью в себе покорить множество мужских сердец. Но когда она – невиданная смелость – без обиняков дала знать, что ее вполне устроила бы жизнь в качестве будущей графини Спенсер, лорд Элторп, как наследник этого графского титула, счел своим долгом задуматься о том, не сделать ли ей предложение. Лондонские светские сплетницы-компаньонки, уловив, чем запахло, сочли их возможный союз странноватым. Элторп, может, и не был грациозным красавцем с отточенными манерами светского модника, но у него было немало достоинств и помимо титула: и высокие достижения в Кембриджском университете, и добрый нрав. Эстер же, напротив, имела сомнительную репутацию из-за череды романов, да и связей у нее по сравнению с ним, можно сказать, не было. Однако же, побродив по фамильному имению пару часов в тяжких раздумьях, копаясь в своей душе, лорд Элторп решился на классический брак по расчету [11]: он принесет Эстер желанный титул; она ему – столь нужные деньги.

Так ему, верно, казалось. Вот только Эстер, как вскоре выяснилось, была влюблена в него самого, а не в его титул, и, когда после помолвки весной 1814 года они стали много времени проводить вместе, близкое знакомство быстро переросло в любовь к ней и с его стороны. Ко времени же их возвращения из медового месяца их брак сложился в такую идиллию, что ему позавидовали бы многие изначально венчавшиеся сугубо по любви. Ветреную кокетку Эстер в семействе Спенсеров никогда особо не жаловали, – и даже деликатная Сара позволила себе назвать ее «вульгарной особой и капризным ребенком», – но тут даже Спенсеры с готовностью признали, что «никогда еще не было ни брака счастливее, ни обоюдных чувств более искренних и глубоких».

Эстер оказалась абсолютно права, рискнув поставить на кон свою репутацию со шлейфом отставленных ею влюбленных в своем стремлении к браку, который даст ей все, чего она хотела, и в эмоциональном, и в материальном плане. Писательницы эпохи Регентства совершенно справедливо указывали, что у большинства женщин право принимать или отклонять предложения было в ту пору единственной привилегией, поскольку свободы выбора, как таковой, не было и в помине. Однако и это право давало кое-какую власть над ситуацией. При условии того, конечно, что кто-то из почитателей дойдет до точки готовности признаться даме в питаемых к ней месяцами тайных чувствах и предложить ей руку и сердце.

Традиционалисты по-прежнему считали предпочтительным, чтобы мужчина сперва испрашивал дозволения у отца женщины на признание ей в любви, как и поступил в 1802 году будущий лорд Джерси, впервые решив искать руки богатой наследницы леди Сары Фейн, которой предстояло «выйти в свет» лишь на следующий год. Он послал изящное послание графу Уэстморленду, вдохновленное, по его словам, «надеждой на то, что его чувства произведут на ее душу такое впечатление, что ей захочется лишь одобрения вашей светлости». Как нехотя признавала давняя ведущая рубрики нравоучений Lady’s Magazine, к 1818 году это сделалось «старомодным». Большинство молодых людей теперь предпочитали сначала делать предложение юным леди и лишь затем в случае их согласия уламывать родителей своих возлюбленных. Именно так в 1810 году и поступил Джеймс Стронг.