Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Попечители и советники Фрэнсис Энн Вейн-Темпест тщательно проработали для нее все условия брачного договора таким образом, чтобы лорд Стюарт был «привязан к ее подолу» и являлся фактически пожизненным приживалом в обширных поместьях, остававшихся юридически в ее собственности; он не имел права продавать что бы то ни было из ее имущества без компенсации его полной стоимости равноценными землями или долями в акционерных капиталах, всякий раз рискуя при этом лишиться по неосмотрительности и этих своих скудных полномочий [36]. Однако даже они признавали, что, пусть и с учетом ожидаемых доходов его светлости [Чарльза Арбатнота] с поместий и шахт новой жены, ему должно было бы причитаться еще и безоговорочно выплачиваемое при вступлении в брак приданое. Вместо этого же по брачному соглашению он получал символические 10 000 фунтов в обмен на гарантированную Фрэнсис Энн пожизненную пенсию в размере 1000 фунтов в год с его ирландских имений, притом, что никакой надобности в этих деньгах у нее не было хотя бы по той причине, что вся унаследованная ею собственность оставалась в доверительном управлении ее же попечителей, и доходы с этого имущества как раз и предназначались ей же на случай вдовства.

При всем вышесказанном в аристократических кругах родители жениха часто отрицали свою заинтересованность в приданом невесты как средстве пополнить собственные денежные кубышки. Лорд Уиклоу «не желает ни шиллинга в приданое», сообщил лорду Аберкорну его поверенный предварительные итоги обсуждения условий возможного брака между старшим сыном и наследником первого и леди Сесил, четвертой дочерью второго, которой была выделена брачная доля в 10 000 фунтов. «Пусть останутся записанными на нее и ее дела», – посоветовал лорд Уиклоу, явно намекая на передачу этих денег в доверительное управление для сохранности и приумножения, чтобы впоследствии из накопившейся суммы выделять приданое будущим детям пары, выразив при этом готовность внести в этот трастовый фонд также 10 000 фунтов со своей стороны.

Из справедливости по отношению к миссис Фейн следует отметить, что ее непомерные требования, видимо, проистекали не от злонамеренного желания во что бы то ни было воспрепятствовать замужеству дочери. Просто ее преследовало пугающее виде́ние «Гарриет с дюжиной голодающих детей лет двадцать спустя», гнавшее ее в погоню и за пособием по вдовству побольше для своей младшенькой, и за гарантиями того, что ее будущая доля в наследстве не будет просто присвоена и растрачена ее мужем без всякой пользы и отдачи для нее и ее потомства. Чарльз же не делал практически ничего для того, чтобы развеять подобные удручающие картины, которые рисовало миссис Фейн ее взбудораженное воображение. Более того, он не раз заявлял, к ее крайней досаде, что на таких условиях, какие предлагает она, Гарриет «с таким же успехом может выйти замуж за собственного лакея», что и за него.

Не питая иллюзий относительно своей финансовой ситуации, Чарльз приходил во все большее раздражение еще и потому, что прекрасно понимал непозволительность для него такого широкого жеста, на который с легкостью пошел лорд Уиклоу. Давно прожив полученные в относительной молодости в наследство от родственников по материнской линии 23 000 фунтов, он теперь всецело зависел от жалования секретаря казначейства в размере 4000 фунтов в год, которое, во-первых, практически целиком расходовал на собственные нужды, а во-вторых, мог и потерять вместе с постом в случае отставки с правительственных постов своих друзей-тори. Не самая блистательная по сию пору карьера при склонности работать на износ едва ли позволяла рассчитывать на головокружительный взлет под самый ее занавес, а вот перспектива выхода на пенсию в 2000 фунтов в год, причитавшуюся ему за былые заслуги на дипломатическом поприще и пока что не востребованную, на каком-то этапе их супружества имела все шансы материализоваться. И сверх всего этого на нем висело долгов на десятки тысяч фунтов стерлингов, по большей части набранных за время крайне дорого ему обошедшегося пребывания в должности посла в Константинополе, о согласии занять которую он весьма сожалел, но усугубленных также и опрометчивой покупкой им по завышенной цене небольшого поместья в Нортгемптоншире.