Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Вторые браки порою еще и складывались трудно, в чем имела возможность убедиться, в частности, новоявленная леди Абердин. Как писал позже их сын, явно преуменьшая проблему, «преданность [отца] первой жене и всему с нею связанному, естественно, вызывала [у матери] некое беспокойство, не всегда ею даже полностью скрываемое».

Фредерика Стэнхоуп явно предвидела подобные трудности, когда писала собственному безнадежно преданному ей мужу завещание жениться вторично. С удивительной для двадцатидвухлетней женщины мудростью она советовала ему, прежде всего, избегать сравнений между тем, что бы в той или иной ситуации сделала или сказала она, и тем, что будет делать, говорить или чувствовать его новая леди, особенно при разногласиях, а о ней самой мыслить и говорить как о сестре. «И локон волос ее пусть будет на одной цепочке с моею», – великодушно заповедала ему она. И даже «ежели будут дети у нее, не делай разницы между ними и нашими».

А вот лорду Абердину никто из женщин столь мудрого совета за всю жизнь, судя по всему, так и не дал, либо он этому совету не внял. Будучи, по всем рассказам, нежен и ласков со второй женой и их детьми, он, тем менее, до самого конца жизни, то есть, еще почти полвека, продолжал носить траур по первой супруге. И подаренных Кэтрин колец со своих пальцев он в жизни не снимал, и мыслями, судя по всему, оставался с нею и только с нею. Столь же ревностно внимателен он был и к трем их дочерям, с которыми у него установилось такое же удивительное единодушие, как некогда с их матерью, и которое напрочь отсутствовало в его отношениях с Гарриет.

Сама она, похоже, знала, на что идет, и вступала в брак со вдовцом с открытыми глазами, но он своим показным вечным трауром довел-таки Гарриет до предела терпения. С годами ее стали все более снедать ревность и негодование из-за его нежелания отдать ей первое место в своем сердце. Выдержав пару раз летом недельную дорогу в его родовое поместье в Шотландии, восхищавшее Кэтрин, в последующие годы она стала проводить лето в Брайтоне. Для дочерей Кэтрин Гарриет быстро сделалась классической «злой мачехой» из сказок, обходясь с ними «возмутительно и отвратительно» и всячески выказывая свою «жестокую и противоестественную» ненависть к ним (по сетованиям ее мужа, по крайней мере), – и это при том, что все три девушки росли болезненными, явно унаследовав по материнской линии фатальную подверженность туберкулезу. Она вынудила лорда Абердина встать на свою сторону в распре со средней дочерью Джейн, а в другой раз и вовсе прибегла к мощному эмоциональному шантажу, чтобы принудить его отправить угасающую шестнадцатилетнюю Алису на континент в сопровождении одной лишь гувернантки. Попытка слияния двух их семейств потерпела сокрушительное фиаско, а вклинивание Гарриет в отношения между отцом и дочерьми, вероятно, лишь ускорило смерть девушек. К 1829 году все три умерли от чахотки, не дожив до двадцати лет. Гарриет и Абердин к тому времени давно разъехались и жили отдельно друг от друга.

И все же, вопреки всем рискам, повторное замужество открывало перед некоторыми женщинами окно возможностей. Леди Бессборо как-то раз прикинула, сколько жен «с радостью разошлись бы» со своими мужьями и «с еще большей радостью выбрали бы еще раз [других], если бы они могли это сделать, не сломав свои судьбы», – ведь в реальности кроме скандального побега в никуда вариантов подобное осуществить не имелось. Вдовство, однако, как раз и дарило шанс на повторный выбор без ущерба для репутации – и обычно в более зрелом возрасте, будучи и помудрее, и посвободнее в своем выборе, нежели дебютантки. Луиза Хоуп, жена сверхбогатого ценителя искусств Томаса Хоупа, была лишь одной из многих вдов, последовавших после смерти первого мужа зову сердца. По слухам замуж за богача из бывших купцов ее чуть ли не насильно выдали родители. Познакомившись с четой в их помпезной лондонской резиденции в 1810 году, персидский посол Мирза Абуль-Хасан-хан был шокирован самой мыслью о том, что всего лишь ради презренных денег столь прелестная женщина способна связать себя узами брака со столь уродливым чудовищем. «Если бы такой во сне привиделся, вам было бы больше никогда не проснуться!» – записал он в своем дневнике, явно не без негодования за нее. Не будь он к тому времени давно на родине, он бы бесспорно порадовался за нее в 1831 году, когда Луиза, наконец, овдовела, а вскоре вышла замуж за своего незаконнорожденного кузена генерала Уильяма Карра Бересфорда, за которого, согласно семейному преданию, только и хотела выйти изначально четвертью века ранее.