Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы

Если в качестве редкого ресурса мы определяем обладание определенными благоприобретенными качествами, то разделение труда будет выстроено вокруг операции, которая требует этих качеств, вокруг «мастера». Про станок я уже подробно рассказал. А что нам подскажет, какой ресурс действительно является редким? Рыночные цены. Те ресурсы, которые дорожают сильнее всего в условиях волны спроса, те и являются самыми редкими. Дорожают станки – значит, станки. Возник спрос на силачей, у них повысилась заработная плата – значит, редким является природное естественное преимущество. Растет плата за обучение какой-либо специальности – значит, именно это благоприобретенное естественное преимущество ограничивает возможности расширения производства в связи с волной спроса [81].

Давайте остановимся на редкости подробнее. Редкость ресурсов – исходная предпосылка неоклассики. Но если у меня из редкости ресурса при увеличении спроса получается фирма, то в неоклассике ничего, кроме роста цен, не выходит. В чем тут разница?

У неоклассиков понятие редкости относится непосредственно к единице существующего разделения труда. Они считают, что если в ходе производственного процесса требуется редкий ресурс, то это требование распространяется на весь процесс. Потому что у них нет производственного процесса как такового. Он свернут в одну точку – я всегда подчеркивал статичность моделей, которыми пользуется ортодоксальная экономика.

Здесь как раз и проходит одна из наиболее значимых разделительных черт между неокономикой и традиционной экономической теорией. Я рассматриваю производственный процесс именно как процесс и предполагаю, что понятие редкости может относиться только к отдельным фрагментам этого процесса. И тогда у нас появляется возможность разделения труда «внутри» производственного процесса.

А до какого предела можно делить труд? Я, вслед за Дж. Ст. Миллем описываю производственный процесс как последовательность движений, что-то перемещающих. Помните, в первой лекции я сказал, что технологическое разделение труда имеет своим пределом слежение за индикаторами и нажатие кнопки в нужный момент. То есть совершение простейшего движения, которое только можно придумать.

Разделение труда позволяет заместить редкие ресурсы менее редкими.

Неоклассика для описания производства (не процесса) использует такое представление, как производственная функция.

Есть факторы производства: сырье, капитал (машины и оборудование), труд. Надо взять все это в определенных пропорциях, смешать – и в результате получается некоторый конечный продукт. Количество этого продукта зависит от того, в каком количестве и в каких пропорциях мы возьмем исходные ингредиенты.

Это представление кажется очень ясным и простым. До тех пор, пока мы немного не задумаемся.

С сырьем все ясно. Можно вполне представить себе склад, на котором хранятся мешки с необходимыми веществами или деталями.

А вот как себе представить труд в этой модели (про капитал говорить не будем)? Сырье входит в состав конечного продукта (за исключением, быть может, отходов). А что входит в состав конечного продукта со стороны фактора труд? Люди в своем натуральном виде? Опять-таки, за исключением отходов. Вообще говоря, форма производственной функции не исключает такой интерпретации.

Не будем столь кровожадными. Предположим, что речь идет о рабочем времени. Тогда на складе у нас должен храниться еще и мешок, наполненный днями, минутами и секундами «рабочего» времени.

Ну а как еще себе представить реальность, представляемую нам производственной функцией?

Некто (владелец фирмы) берет несколько горстей содержимого из мешка с сырьем, добавляет горсть из мешка с рабочим временем, перемешивает и получает конечный продукт.

Нетрудно понять, откуда берется такой образ в неоклассике. На самом деле неявно предполагается, что на складе хранятся мешки не с натуральными ингредиентами, а деньги. На одном мешке написано: «деньги на закупку сырья». На другом – «деньги на закупку рабочей силы», то есть действительно на оплату часов, минут и секунд рабочего времени. Эти деньги в некоторой пропорции соединяются вместе, и получается конечный продукт, который, опять-таки, продается за деньги. Прибавка денег, если ее удастся получить, идет хозяину фирмы за то, что он все это перемешал в правильной пропорции, аккуратно и тщательно.

Тут все понятно и логично, но вот только попытка переноса такого видения на реальный процесс производства, в котором все факторы участвуют в натуральном виде, представляется нелепой. Деньги абсолютно ликвидны, а факторы производства – нет, но поскольку они покупаются за деньги, то свойство ликвидности по предположению переносится и на них. А самое главное, деньги в этой модели, по идее, должны появляться не до, а после перемешивания факторов производства. Но неоклассики умело заметают следы и вводят в заблуждение добропорядочных граждан.