Эпоха великих завоеваний (633-656)

Повествуя об этих тяготах, Иоанн замечает: «И все же Бог в своей великой доброте посрамил тех, кто нас мучил, дал восторжествовать своей любви к людям за грехи наши и изничтожил злые козни наших притеснителей…» [+59].

Александрия поразила арабов мраморными колоннадами, своими размерами и величиной общественных зданий. Рассказы об этом быстро утратили всякую реальность и всякую меру в преувеличениях: рассказывалось, что в городе 4000 вилл и 4000 бань, 12 000 торговцев овощами и 600 000 взрослых мужчин, платящих джизью [+60]. Но ни один человек из тысяч вступивших в Александрию не запомнил, что она сдалась без боя, — героическая традиция требовала захвата вражеского города штурмом, в худшем случае — с помощью изменника, показавшего потайной вход или открывшего ворота. Никто не запомнил никаких бытовых деталей, связанных с первыми впечатлениями от жизни в этом великом городе. Видимо, эти впечатления настолько выпадали из круга обычных представлений, что выразить их было очень трудно.

Амр не сделал Александрию своей резиденцией. Арабские историки объясняют это распоряжением Умара не располагать войска за большими реками. Это, скорее всего, легенда, но в то же время нельзя не отметить, что три крупнейшие резиденции и базы войск в Ираке и Египте основаны были на аравийской стороне великих рек. Вероятно, и сам Амр чувствовал себя неуютно в огромном городе на дальней от Аравии стороне Дельты.

В Александрии он расположил большой гарнизон, составлявший будто бы четверть всей армии, сменявшийся каждые шесть месяцев, другая четверть охраняла прибрежные города [+61], а постоянной базой остался Фустат, который весной пустел, жители его разъезжались по пастбищам, расположенным в основном по восточной окраине Дельты и выше ее — по западному берегу Нила от ял-Бахнаса до разделения Нила на два рукава [+62]

В Александрии арабский гарнизон имел на выбор множество домов и дворцов, брошенных уехавшей в Византию знатью. Они были общим достоянием мусульман, каждая смена поселялась, где хотела, не заботясь о сохранности этих зданий: «Человек входил в дом, где прежде был его товарищ, захватывал его и жил там, пока тот воевал. Aмp сказал: «Я боюсь, что вы разрушите дома, если будете захватывать друг у друга» [+63].

Предпринял ли он что-нибудь для прекращения этой практики, мы не знаем. Скорее всего, ничего изменить не удалось. Эти дома не соответствовали привычкам и образу жизни завоевателей. Жить во дворце, как в постоялом дворе, сознавая, что можешь сделать с ним что хочешь, — это одно, а жить в нем как хозяин, содержать его и заботиться о нем — совсем другое. За примерами не надо далеко ходить — достаточно вспомнить петербургские дворцы, в которых разместились ленинградские учреждения.

В этой связи хочется снять с Амра предъявляемое ему иногда обвинение в тяжком грехе перед мировой культурой — сожжении по приказу Умара знаменитой Александрийской библиотеки. Специалисты хорошо знают, что это всего лишь благочестивая легенда, приписывающая Умару добродетельный поступок — уничтожение книг, противоречащих Корану, но в популярной литературе эта легенда иногда преподносится как исторический факт. Однако ни Иоанн Никиуский, немало сообщающий о грабежах и погромах во время арабского завоевания, ни какой-либо другой христианский историк, враждебный исламу, не упоминает пожара библиотеки. Скорее всего, самой великой библиотеки в это время уже не существовало — она тихо угасла под напором борьбы христианства с языческой наукой в течение предшествующих трех веков [+64].

Конечно, Александрия потеряла столичный блеск, но не из-за разгрома арабами, а из-за отъезда значительной части городской элиты и утраты городом статуса столицы. Непотревоженными стояли дворцы и храмы, продолжали действовать прежние муниципальные органы, городская знать самостоятельно решала внутригородские проблемы, более того, никто теперь не указывал, «како веровать», но блистательная Александрия разом превратилась в провинциальный город, хотя и оставалась резиденцией патриарха. Судьбы страны теперь решались в Фустате, который, как плотина, преградил путь потоку налогов, денежных и натуральных, питавших, кроме всего прочего, процветание Александрии.

Утратила она и роль транзитного центра, через который из Египта шел поток зерна в Константинополь. С восстановлением канала Траяна, завершенным, скорее всего, в 643 г., этот поток повернул в сторону Красного моря и стал питать Медину и Мекку, а главным транзитным центром стал Фустат.