В своих лучших проявлениях эти историки превосходят всех по масштабам своего предприятия и интересам; они правильно сочетают географию и историю, и ничто человеческое им не чуждо; они намного превосходят современных историков христианства. Тем не менее они слишком затягивают себя политикой, войной и многословной риторикой; они редко ищут экономические, социальные и психологические причины событий; нам не хватает в их огромных томах чувства упорядоченного синтеза, и мы находим лишь сплетение несогласованных частей — наций, эпизодов и личностей. Они редко прибегают к добросовестному изучению источников и слишком благочестиво полагаются на цепочки традиций, в которых каждое звено — это возможная ошибка или обман; в результате их повествования иногда превращаются в детские сказки о знамениях, чудесах и мифах. Как многие христианские историки (за исключением Гиббона) могут писать средневековые истории, в которых вся исламская цивилизация является кратким придатком к крестовым походам, так и многие мусульманские историки сводят мировую историю до ислама к прекрасной подготовке к Мухаммеду. Но как западный ум может справедливо судить о восточном? Красота арабского языка блекнет в переводе, как цветок, оторванный от корней; а темы, заполняющие страницы мусульманских историков, увлекательные для их соотечественников, кажутся засушливыми и далекими от естественных интересов читателей-западников, не понимающих, как экономическая взаимозависимость народов зловеще требует взаимного изучения и понимания Востока и Запада.
II. SCIENCE*
В те бурные века исламской жизни мусульмане стремились к такому пониманию. Халифы осознавали отсталость арабов в науке и философии, а также богатство греческой культуры, сохранившееся в Сирии. Омейяды мудро оставили христианские, сабейские или персидские колледжи в Александрии, Бейруте, Антиохии, Харране, Нисибисе и Джунд-и-Шапуре, и в этих школах сохранялись классики греческой науки и философии, часто в сирийских переводах. Мусульмане, изучавшие сирийский или греческий, были заинтригованы этими трактатами, и вскоре несторианские христиане или евреи сделали переводы на арабский. Принцы Омейядов и Аббасидов стимулировали эти плодотворные заимствования. Аль-Мансур, аль-Мамун и аль-Мутаваккиль отправляли гонцов в Константинополь и другие эллинистические города — иногда к своим традиционным врагам, греческим императорам — с просьбой прислать греческие книги, особенно по медицине или математике; таким образом «Элементы» Евклида попали в ислам. В 830 году аль-Мамун основал в Багдаде «Дом мудрости» (Байт аль-Хикма) стоимостью 200 000 динаров (950 000 долларов) как научную академию, обсерваторию и публичную библиотеку; здесь же он разместил корпус переводчиков и платил им из государственной казны. О работе этого учреждения вспоминал Ибн Халдун,20 Ислам был обязан тем ярким пробуждением, которое по причинам — расширению торговли и новому открытию Греции — и результатам — расцвету науки, литературы и искусства — напоминало итальянское Возрождение.
С 750 по 900 год продолжался этот оплодотворяющий процесс переводов с сирийского, греческого, пехлеви и санскрита. Во главе переводчиков Дома Мудрости стоял несторианский врач Хунаин ибн Исхак (809-73), то есть Иоанн, сын Исаака. По его собственным словам, он перевел сто трактатов Галена и галенской школы на сирийский язык и тридцать девять — на арабский; благодаря его переводам некоторые важные работы Галена избежали уничтожения. Кроме того, Хунаин перевел «Категории», «Физику» и «Магна Моралия» Аристотеля, «Республику», «Тимей» и «Законы» Платона, афоризмы Гиппократа, «Медицинскую материю» Диоскорида, «Квадрипартитум» Птолемея и Ветхий Завет с греческой Септуагинты. Аль-Мамун поставил под угрозу казну, выплатив Хунайну золотом вес переведенных им книг. Аль-Мутаваккиль назначил его придворным врачом, но посадил в тюрьму на год, когда Хунаин, несмотря на угрозу смерти, отказался приготовить яд для врага. Его сын Исхак ибн Хунайн помогал ему с переводами и сам перевел на арабский язык «Метафизику», «О душе», «О порождении и разложении животных» Аристотеля и комментарии Александра Афродисийского — труд, которому суждено было оказать огромное влияние на мусульманскую философию.