Эпоха веры

В исламе жизнь и религия были наполнены драматизмом, но литература — нет; эта форма явно чужда семитскому сознанию. Как и в других средневековых литературах, здесь не было романа. Большинство произведений скорее слышали, чем молча читали; а те, кто стремился к художественной литературе, не могли достичь концентрации, необходимой для сложного и продолжительного повествования. Короткие истории были так же стары, как ислам или Адам; простые мусульмане слушали их с пылом и аппетитом детей, но ученые никогда не считали их литературой. Самыми популярными из них были басни Бидпая и «Тысяча вечеров и одна ночь». Басни были привезены в Персию из Индии в шестом веке, переведены на пехлеви, а затем, в восьмом веке, на арабский. Санскритский оригинал был утерян, арабская версия сохранилась и была переведена на сорок языков.

Аль-Масуди (ум. в 597 г.) говорит в своем труде «Луга золотые96 о персидской книге Хазар Афсана, или Тысяча сказок, и о ее арабском переводе Альф Лайлах ва Лайлах; это самое раннее из известных упоминаний о «Тысяче вечеров и одной ночи». План книги, описанный аль-Масуди, был похож на план наших «Арабских ночей»; подобная основа для серии историй уже существовала в Индии. Множество этих сказок циркулировало в восточном мире; различные сборники могли отличаться друг от друга в выборе, и мы не уверены, что какая-либо история в наших современных изданиях появилась в текстах, известных аль-Масуди. Вскоре после 1700 года французскому востоковеду Антуану Галланду была прислана из Сирии неполная арабская рукопись, не прослеживаемая далее 1536 года. Очарованный их причудливой фантазией, проблесками интимной мусульманской жизни, а возможно, и непристойностью, он издал в Париже в 1704 году их первый европейский перевод — «Миль и две ночи». Книга имела успех, превосходящий все ожидания; переводы были сделаны на все европейские языки, и дети всех народов и возрастов стали говорить о Синдбаде-мореходе, лампе Аладдина, Али-Бабе и сорока разбойниках. После Библии (которая сама по себе является восточной) «Басни и ночи» — самые читаемые книги в мире.

Литературная проза в исламе — одна из форм поэзии. Арабский темперамент был склонен к сильным чувствам, персидские манеры требовали витиеватой речи, а арабский язык, в то время общий для обоих народов, приглашал к рифме благодаря сходству окончаний ударения. Поэтому литературная проза обычно рифмовалась; рифмованной прозой пользовались проповедники, ораторы и сказители; именно на ней Бади аль-Хамадхани (ум. 1008) написал свои знаменитые «Собрания» (Maqamat) — истории, рассказанные на различных собраниях о странствующем плуте, у которого морали было меньше, чем ума. Народы Ближнего Востока, как и все люди до появления книгопечатания, были на слуху; для большинства мусульман литература представляла собой декламируемые стихи или повествования. Стихи писались для того, чтобы их читали вслух или пели, и все в исламе, от крестьянина до халифа, с удовольствием их слушали. Почти все, как и в самурайской Японии, сочиняли стихи; в образованных слоях населения было популярным занятием, когда один человек заканчивал рифмой двустишие или строфу, начатую другим, или соревновался в сочинении стихов или поэтических эпиграмм. Поэты соперничали друг с другом в создании сложных образцов метра и рифмы; многие рифмовали как середину, так и конец строки; буйство рифмы пронеслось по арабским стихам и повлияло на рост рифмы в европейской поэзии.

Вероятно, ни одна цивилизация или период — даже Китай времен Ли По и Ту Фу, ни Веймар, когда в нем было «сто граждан и десять тысяч поэтов» — никогда не сравнится с аббасидским исламом по количеству и процветанию своих бардов. Абуль-Фарадж из Исфахана (897–967 гг.) в конце этой эпохи собрал и записал арабскую поэзию в своей «Китаб аль-Агани» («Книге песен»); двадцать томов этой книги свидетельствуют о богатстве и разнообразии арабского стиха. Поэты служили пропагандистами, их боялись как смертоносных сатириков; богачи покупали похвалу по метру; халифы давали высокие места и толстые суммы поэтам, которые создавали для них приятные строфы или воспевали славу их деяний или их рода. Халиф Хишам, желая вспомнить одно стихотворение, послал за поэтом Хаммадом, который, к счастью, вспомнил его целиком; Хишам наградил его двумя девушками-рабынями и 50 000 динаров (237 500 долларов);97 Ни один поэт не поверит в эту сказку. Арабская поэзия, которая когда-то пела для бедуинов, теперь обратилась ко дворам и дворцам; большая часть ее стала искусственной, формальной, изысканно тривиальной, вежливо неискренней; началась борьба древних и современных, в которой критики жаловались, что великие поэты были только до Мухаммеда.98