Эпоха веры

На краю восьмого круга появляется ужасное чудовище, которое спускает поэтов в яму ростовщиков. В верхних заливах этого круга изобретательное разнообразие нескончаемых мук обрушивается на соблазнителей, льстецов и симонистов. Последние заточены в ямах вниз головой; только ноги их выступают, и пламя ласково лижет их ступни. Среди симонистов — папа Николай III (1277-80), чьи злодеяния, наряду с деяниями других пап, горько обличаются; по смелой фантазии Данте представляет Николая принимающим его за Бонифация VIII (ум. 1303), прибытие которого в ад ожидается в любой час.48 Вскоре, предсказывает Николай, придет и Климент V (ум. 1314). В четвертой пропасти восьмого круга сидят те, кто взялся предсказывать будущее; их головы закреплены на шее лицом назад. С моста — «Малеболге» — над пятым заливом они смотрят вниз на государственных казнокрадов, которые вечно плавают в озере кипящей смолы. Лицемеры постоянно обходят шестой залив, облачаясь в позолоченные свинцовые плащи. Вдоль единственного прохода в этот залив лежит Каиафа, распростертый и распятый, так что все, кто проходит мимо, должны ступать по его плоти. В седьмом заливе разбойников терзают ядовитые змеи; Данте узнает здесь нескольких флорентийцев. С арки над восьмым заливом он видит пламя, сжигающее и возвращающее к жизни злых советчиков; здесь же — хитроумный Одиссей. В девятом заливе скандалистов и раскольников разрывают на части; вот Магомет, описанный с ужасающей свирепостью:

Как один я отметился, оторвавшись от подбородка на всю длину,
Вниз, к заднему проходу; между ног
Висели его внутренности, а на груди лежали
Открыт для обзора; и жалкий желудочек
Это превращает засахарившиеся продукты в отбросы.
Я с нетерпением смотрела на него,
Он смотрел на меня, сложив руки на груди,
И воскликнул: «А теперь посмотрите, как я разрываю себя; вот!
И Мохаммед искалечен. Передо мной
Идет Али, плачет; с подбородка его лицо
Рассечение на лобке; и все остальные,
Которые, как ты видишь, пока живы, сеяли.
Скандал и раскол, а значит, и аренда.
За спиной друг, который с мечом
И, жестоко изрубив нас, снова замирает.
Каждый из этих баранов, когда мы обойдем вокруг
Угрюмый путь; ведь сначала наши раны закрываются
Прежде чем мы пройдем мимо него».49

В десятой пропасти восьмого круга лежат фальшивомонетчики, поддельщики и алхимики, стонущие от различных недугов; воздух наполнен зловонием пота и гноя, а стоны страдальцев издают ужасающий рев.

Наконец поэты достигают девятого, самого нижнего круга ада, который, как ни странно, представляет собой огромный колодец со льдом. Здесь предателей закапывают в лед по самые подбородки, а слезы боли застывают на их лицах «кристаллическим козырьком». Граф Уголино делла Герардеска, предавший Пизу, навечно связан здесь с архиепископом Руджери, который заточил его вместе с сыновьями и внуками и позволил им всем умереть от голода. Теперь голова Уголино лежит на голове архиепископа, которую он вечно грызет. В надире, в центре земли и на самом дне сужающейся воронки ада, по пояс во льду лежит гигант Люцифер, хлопает огромными крыльями, плачет ледяными слезами крови из трех лиц, разделяющих его голову, и пережевывает предателя в каждой из трех челюстей — Брута, Кассия и Иуды.

Половина ужасов средневековой души собрана в этой жуткой хронике. По мере чтения ее страшных страниц ужас нарастает, пока, наконец, совокупный эффект не становится гнетущим и подавляющим. Все грехи и преступления человека от туманности до туманности не могут сравниться с садистской яростью этого божественного возмездия. Дантовская концепция ада — венец непристойности средневековой теологии. Классическая античность представляла себе Аид или Авернус, принимающий всех умерших людей в подземную и безразборную тьму; но она не представляла себе этот Тартар как место пыток. Должны были пройти века варварства, беззащитности и войн, прежде чем человек смог осквернить своего Бога атрибутами неумирающей мести и неиссякаемой жестокости.