Эпоха веры

Он пробыл в Галлии пять лет, заново заселяя опустошенные земли, реорганизуя оборону Рейна, пресекая экономическую эксплуатацию и политическую коррупцию, восстанавливая процветание провинции и платежеспособность правительства, а заодно снижая налоги. Люди удивлялись, что этот задумчивый юноша, так недавно оторвавшийся от своих книг, словно по волшебству превратился в полководца, государственного деятеля и справедливого, но гуманного судью.25 Он установил принцип, согласно которому обвиняемый должен считаться невиновным, пока его вина не будет доказана. Нумерий, бывший губернатор Галлии Нарбонской, был обвинен в растрате; он отрицал обвинение, и его не могли опровергнуть ни в одном пункте. Судья Дельфидий, раздосадованный отсутствием доказательств, воскликнул: «Может ли кто-нибудь, могущественнейший Цезарь, быть признан виновным, если достаточно отрицать обвинение?» На что Юлиан ответил: «Можно ли доказать невиновность человека, если достаточно обвинить его?». «И это, — говорит Аммиан, — был один из многих примеров его гуманности».26

Его реформы нажили ему врагов. Чиновники, опасавшиеся его внимания или завидовавшие его популярности, отправляли Констанцию тайные обвинения в том, что Юлиан планирует захватить императорский трон. В ответ Юлиан написал роскошный панегирик императору. Констанций, не теряя подозрений, отозвал галльского префекта Саллюстия, который лояльно сотрудничал с Юлианом. Если верить Аммиану, императрица Евсевия, бездетная и ревнивая, подкупила слуг, чтобы они давали жене Юлиана абортивное средство всякий раз, когда она была беременна; когда же Елена родила сына, повитуха перерезала ее пупочную нить так близко к телу, что ребенок истек кровью до смерти.27 На фоне всех этих забот Юлиан получил от Констанция (360 г.) приказ отправить лучшие части своей галльской армии для участия в войне против Персии.

Констанций был небезоснователен. Шапур II потребовал вернуть Месопотамию и Армению (358 г.); когда Констанций отказался, Шапур осадил и захватил Амиду (ныне Диярбекир в турецком Курдистане). Констанций выступил против него и приказал Юлиану передать императорским легатам для кампании в Азии по 300 человек из каждого галльского полка. Юлиан протестовал, что эти войска были набраны при условии, что их не попросят служить за Альпами; он предупредил, что Галлия не будет в безопасности, если ее армия будет так истощена. (Шесть лет спустя германцы успешно вторглись в Галлию). Тем не менее, он приказал своим солдатам подчиниться легатам. Солдаты отказались, окружили дворец Юлиана, провозгласили его Августом — то есть императором — и умоляли оставить их в Галлии. Он снова посоветовал повиноваться, они упорствовали, и Юлиан, чувствуя, как и предыдущий Цезарь, что дело решенное, принял императорский титул и приготовился сражаться за империю и свою жизнь. Армия, отказавшаяся покинуть Галлию, теперь обязалась идти на Константинополь и посадить Юлиана на трон.

Констанций находился в Киликии, когда до него дошли новости о восстании. Еще год он воевал с Персией, рискуя своим троном, чтобы защитить страну; затем, заключив перемирие с Шапуром, он двинул свои легионы на запад, чтобы встретиться со своим кузеном. Юлиан выступил с небольшим отрядом. Он остановился на некоторое время в Сирмиуме (недалеко от Белграда) и там, наконец, провозгласил свое язычество всему миру. Максиму он восторженно писал: «Теперь мы публично поклоняемся богам, и вся армия, которая последовала за мной, посвящена их поклонению».28 Удача спасла его от шаткого положения: в ноябре 361 года Констанций умер от лихорадки под Тарсом, на сорок пятом году жизни. Месяц спустя Юлиан въехал в Константинополь, без сопротивления взошел на трон и с видом любящего кузена председательствовал на похоронах Констанция.

IV. ИМПЕРАТОР-ЯЗЫЧНИК

Юлиану был уже тридцать один год. Аммиан, который часто видел его, описывает его как среднего роста. Его волосы лежали гладко, как будто их расчесали, а борода была лохматой и собранной в точку; глаза были яркими и полными огня, что говорило об остроте его ума. Брови тонкие, нос идеально прямой, рот немного крупноват, с полной нижней губой; шея толстая и изогнутая, плечи большие и широкие. От головы до кончиков пальцев он был хорошо сложен, а потому был силен и хорошо бегал.29

Его автопортрет не столь лестен:

Хотя природа не сделала мое лицо ни слишком красивым, ни цветущим в молодости, я сам по глупости добавил к нему эту длинную бороду… Я терплю вшей, которые шныряют в ней, словно в зарослях для диких зверей… Голова моя всклокочена; я редко стригу волосы и ногти, и пальцы мои почти всегда черны от чернил».30