С распространением в северогерманских землях христианства люди в преддверии Рождества и в течение святок придерживались доброго обычая хоронить старые ссоры, восстанавливать мир и дружбу, чтобы души очистились от скверны и в новом году было как можно меньше плодов вражды. Старый священник говорил о том, как благотворно действует святочная чаша на народ Смоланда: соседи и друзья в праздник Йоля и рождественский сочельник посещают друг друга и пьют во славу Господа Бога на Небесах, желая друг другу милости Божьей и благословения. По всему городу люди брались за руки, веря, что все должны стать друзьями и сохранять святочный мир; и никто не решался нарушить его, опасаясь прослыть чудовищем и изгоем.
Несмотря на то что с течением времени стиль и дух главного зимнего праздника изменились – жертвоприношение сменилось церковным обрядом, от клана – к семье, живущей в отдельном доме, – мы все еще можем отыскать в ритуалах норвежского сочельника некоторые черты, появившиеся в старые времена. Сочельник был временем, когда разум человека освобождался от страхов, суетных помышлений, злобы и обид, а душа наполнялась радостью и покоем. Во время торжественного рождественского ужина, который подавали в полночь, отец с матерью садились во главе стола; по одну сторону от них сидели сыновья, по другую – дочери; прислуга располагалась в дальнем конце стола. Произносились тосты за счастливое Рождество, и серебряный кубок шел по кругу – сначала из него пили муж и жена, а потом все остальные.
В старые времена праздник был настоящим испытанием. И горе тому, кто не проникался духом праздника и не отдавал должное угощениям и напиткам! Тот, кто не мог с помощью пива, браги или вина ощутить духовной близости с остальными, считался человеком, лишенным удачи, отщепенцем. Ибо опьяняющее действие праздничного пития считалось благословением богов. Когда асы покинули землю, божественный мед превратился в хмельной напиток, и божественное упоение уступило место простому, вульгарному опьянению. И тогда стало казаться странным, что обычай упившихся гостей завалиться под стол и спать там когда-то считался подтверждением чистой совести гостя, но за стремлением простых людей оправдать спиртное и его воздействие стояла искренняя древняя вера. Если пиво выходило плохим, это объясняли тем, что дом покинула удача, и весь праздник был испорчен. В дни язычества люди бежали из такого дома; в более поздние времена, когда под влиянием христианства нравы смягчились, гости, не хотевшие обижать хозяев, притворялись пьяными и сползали на пол, изображая это настолько искусно, насколько им позволял талант. Это делалось ради того, чтобы спасти хозяев от позора. В этом деле главное было – помочь людям сохранить доброе имя, ибо, если среди пьяных затесался кто-то трезвый, считалось, что он проклят Богом. «Помоги, Боже, тому, на которого не действуют дары Божьи!» – шептались гости.
Ритуал разжигания огня в очаге клана происходил не только с помощью отдельных угольков, собранных вместе в большой костер; люди предвкушали новое зажжение огня и его разнесение по домам. В характере фрита было заложено, что эффект от жертвоприношения не ограничивается лишь сообществом родственников; мощная концентрация дружбы означала усиление всей хамингьи. Выпивая из одного рога, друзья обретали удачу и силу, чтобы воевать и побеждать, преумножать свой род и богатства, получать урожай, преисполняться силой удачи во всех делах и начинаниях:
Вкусив освященного пива, душа обновлялась, спасалась от бесчестия. Без великого обновления фрита, которое совершалось во время освящения, люди перестали бы существовать; они забыли бы, кто они, а их мертвые умерли бы во второй раз. Ужасная судьба Хьёрлейва, который умер двойной смертью от рук рабов, была, если верить легенде, предопределена его отказом принять участие в жертвоприношении. Его названый брат Ингольв участвовал в нем вместе со своими родственниками и наслаждался жизнью до глубокой старости («Книга о занятии земли. Часть первая»).