— Это сыновья братика. Он хочет, чтобы они стали сильней как шиноби, но не хочет ими рисковать, — протянула Ёши, внимательно посмотрев на Дейдару. — Поэтому он всё рассчитывает и проводит опыты. Подобные изыскания порой длятся не один год. А медицинские преобразования, особенно те, которые могут потом передаться следующему поколению, дело совсем небыстрое и к тому же зачастую необратимое. В таких вещах торопятся только дураки, а Кабуто-нии-сан очень умный.
Дейдара хмыкнул.
— Просто создалось ощущение, что им уже завтра будут что-то приживлять. Меня им показывали и рассказывали о моих способностях.
— А, ты об этом, — хихикнула Ёши. — Видишь ли, Бутаю и Кемоно уже по четыре года, а они… ещё такие дети. На уме только шалости и веселье. Может быть, потому что их мать из клана Инузука, а этот клан… хм… ближе к природе. Кабуто-нии-сан показал тебя сыновьям, чтобы, во-первых, морально подготовить, во-вторых, мотивировать на саморазвитие, в-третьих, был рычаг управления близнецами, в-четвёртых… Ну, наверное, братик поставит какое-нибудь условие, например, достичь какого-то уровня, возраста или ещё что-нибудь, чтобы им перепало твоих способностей. То, что достаётся легко, не ценится, а Кемоно и Бутаю нужно оценить то, что им предлагают, и заслужить это. По крайней мере, я так думаю…
— Ты необыкновенно умная для своих лет, — пробормотал Дейдара, подумав о том, что в чём-то Ёши права.
У него самого появилась сила, но она была навязана и он не ценил её, больше обращая внимание на недостатки, которые принесла эта сила. Возможно, будь это его собственным выбором, он бы смог как-то смириться с таким положением вещей. Или отказался бы от силы за такую цену. Впрочем, в любом случае сейчас с телом у него всё в порядке и можно сколь угодно долго рассуждать о прошлом, которое никак не переиграть. Можно лишь стыдиться своих поступков или гордиться ими. Но гордиться, если подумать, было особо нечем.
— Ёши, отлипни уже от бака, — в лабораторию вошёл тот самый «братик Кабуто», — а то я подумаю, что ты влюбилась в нашего пациента. Его пора вытаскивать, отойди, я солью раствор.
Ёши послушно отступила, ободряюще улыбаясь, а Дейдара почувствовал, как его жидкость пришла в движение, он ощутил неимоверную тяжесть собственного тела, лёгкие загорелись, ослепило зелёное сияние чакры, а потом накрыла темнота.
Очнулся Дейдара на чём-то вроде кушетки, прикрытый простынёй. Он сделал судорожный вдох и с трудом сел. Тело ощущалось мешком переваренного риса, во рту был горько-солоноватый привкус, глаза дико слезились и словно моментально пересыхали на обычном воздухе, а кожа неприятно зудела. Подумалось, что, наверное, именно эти ощущения переживают младенцы, исторгнутые из материнской утробы, поэтому они вечно так орут.
— Как ты, очень плохо? — раздался рядом голос Ёши. — То, что твоё тело почти не тратило ресурсы на поддержание жизнеобеспечения, помогало тебе быстрей восстановиться. Ты знал, что больше половины сил человек тратит на то, чтобы поддерживать внутри давление, сопротивляться притяжению, а ещё на переваривание пищи и дыхание? Скоро организм снова привыкнет находиться на воздухе и перестроится. Но на это может уйти несколько часов, а то и сутки.
— Есть хочется, — внезапно ощутил голод Дейдара, да и сразу вспомнилось о том, что он непонятно сколько времени не ел твёрдой пищи. Во рту скопилась слюна от одного воспоминания о рисовых шариках с жареным мясом, приготовленных Камой-чан, которые он ел в свой последний вечер в Тацуме.
— Через час будет обед, — сообщила Ёши. — За это время мы успеем тебя одеть и привести домой.
Слово «домой» странно резануло слух. Как будто у Дейдары был «дом» где бы то ни было. Даже в Тацуме, прожив в лавке мастера Нендо полгода, он никогда не называл своё пристанище «домом». Впрочем, Ёши явно говорила только про себя, просто из-за детской непосредственности присовокупив к своему дому и Дейдару. Хотя «обед» звучало слишком хорошо, чтобы отказываться от предложения.
Тошнотворная слабость кружила голову, но Дейдара упрямо ей сопротивлялся. С трудом, но он почти сам забрался в широкую свободную рубаху, которую протянула ему Ёши, а потом, посидев минут десять и отдохнув, натянул штаны и вдел ступни в лёгкие дзори, почти такие же, какие были надеты на ногах его маленькой приятельницы. Эти нехитрые действия полностью лишили сил, и Дейдара с тоской прикидывал, сможет ли он дойти до пресловутого «дома», чтобы всё же поесть, или придётся просить принести ему еду сюда. Впрочем, осмотревшись в лаборатории, он понял, что находиться в мрачных подземельях, полных пробирок и жутковатых непонятностей, больше не хочет. Хотелось ещё хотя бы раз увидеть солнце, небо, вдохнуть свежий воздух. Из-за слабости тела на Дейдару напали какие-то стариковские мысли: раньше он не ценил ни небо, ни солнце, ни свежий воздух, ни то, что мог свободно двигаться, мог постоять за себя, даже лишённый чакры. Мог лепить из глины…