Когда строительство и благоустройство было завершено, Волос закатил в новых хоромах пир для всей семьи леших. Пировали три дня. Всё это время Волос ходил в образе молодого, атлетически сложенного красавца с голубыми глазами и вьющимися до плеч белокурыми волосами. Пытался произвести впечатление на жену ворсы. Ничего серьёзного. Просто из чистого интереса. Одевался он в чёрные кожаные штаны и алую кожаную безрукавку. Ткани у охотников неолита были в большом дефиците. Делали их, конечно, женщины из крапивы или дикой конопли, но медленно и понемногу. Кожа была гораздо доступнее.
Синеглазая старания молодца оценила. Языком поцокала, головой покивала, лукаво похмылилась. К попыткам обратить на себя внимание отнеслась снисходительно-понимающе, примерно так, как замужние женщины относятся к попыткам флирта со стороны пятилетнего мальчика.
Волосу этого оказалось вполне достаточно, и, вспомнив молодость, он присоединился к забавам подрастающего поколения.
На второй день Волос и Мэд, дурачась, создали из трубчатой кости оленя флейту. Небольшую такую, длинной примерно в четыре пальца. Такая костяная трубочка с дырочками. Но какие звуки она издавала! Какое-то кряканье и кваканье пополам с шумом и свистом. А вскоре к ним присоединился Коймэд, и потом они втроём полдня доставали весь окружающий лес попытками научиться играть на этой хреновине. Музыка напоминала каркание полузадушенной вороны, но «музыканты» были в восторге.
На закате третьего дня, когда Волос перенёс всю семью в их прежнее жилище, при расставании ворса протянул ему какой-то странный предмет.
– Что это? – спросил Волос, разглядывая похожую на иголку костяную штуковину. Вещица была длиной со средний палец человеческой руки. Один конец заострён, как у иглы. Но на другом вместо ушка для нити аккуратно и очень натурально была вырезана голова медведя шириною с ноготь.
– Это заколка для волос. У моей жены их штук пять. Она их использует, когда надо уложить на голове волосы, чтобы не разъезжались и не мешали, – ответил серьёзно леший.
– А мне-то она зачем? – рассмеялся Волос. – Или ты думаешь, что я всегда теперь буду ходить в таком облике?
Ворса добродушно улыбнулся:
– Нет. Это волшебная заколка.
– Она что, сама волосы укладывает? В косы заплетает? – продолжал шутить Волос.
Но леший вдруг стал серьёзным:
– Это для твоих врагов. На ней очень сильное заклятье. Она досталась мне от отца. Ему эту заколку подарил какой-то знакомый бог. Я даже не знаю, насколько давно. Если воткнуть её в волосы или в шкуру любому волшебному существу, она начнёт пить из него магию, пока не лишит её совсем. Всю выпитую магию она хранит в себе. Хозяин заколки, прикоснувшись к голове медведя, получит эту магию себе. Но только настоящий хозяин. Заколку нельзя купить или украсть. Её можно только получить в дар. Причём дарящий должен сделать это от чистого сердца. Иначе заколка ничем не будет отличаться от тех, что хранятся в заветном сундучке моей жены.
Ворса вновь улыбнулся:
– Прими. От чистого сердца.
Глава 3. Блондинка и ссора богов
* * *
Она была прекрасна. Можете себе представить удивительной красоты юную монгольскую блондинку? Это было сногсшибательное сочетание. Плюс к этому небесно-голубые глаза… А фигура?! Эталон красоты. При небольшом росте она была юна и женственна, обворожительна и непорочна одновременно. Одним словом, она была истинной дочерью Луны. Но при всём при этом она, к великому сожалению тех, кто знаком с нею более суток, была натуральной блондинкой. Во всех смыслах этого словосочетания.
Звали её Никийя, что в переводе на русский означало «не я». История её жизни была крайне странной. Но о том, как старик из племени саамов, что числился её отцом, познакомился с чудесной колдуньей, которую сразу после свадьбы стал звать Аккой (старухой) и откуда у них появилась Никийя, я расскажу как-нибудь в другой раз. Сегодня вам достаточно будет знать, что в семнадцать лет Лунная дева жила со своими родителями на острове посреди большого северного озера.
* * *
Как-то среди ночи папашка-старик (дёрнул же его какой-то демон!) потащился в дальнюю часть острова драть бересту. Береста – штука крайне нужная в хозяйстве. Из неё и корзины, и лари, и посуду всякую делали, даже лодки плели. Акка была тогда против этой затеи: куда, на ночь-то глядя, переться? Но разве этого старого пня переубедишь? Упёрся на своём, и всё тут. «Пойду, – говорит. – Чё мне мужику темноты бояться?» Ну, и нарвался на неприятности. В потёмках потерял свой любимый каменный топор.
Стал искать, бродить, ругаться. А в сердцах обронил нечаянную фразу: «Да, хоть бы тварь какая-нибудь мне его нашла! Я бы её на радостях даже замуж взял!» Ох, напрасно он это сказал. Ночь-то была волшебная. Полнолуние. Полночь. Берег волшебного озера. Эх, предупреждала же его Акка, что нельзя драть бересту по ночам!
И вот возвращается старик домой и видит, что на дороге сидит лягушка. А во рту у ней его каменный топор. Она его так лапкой придерживает на манер романтической соломинки. И говорит лягушка: