Эра беззакония

— Сына он схоронил под эту музыку. Просил Илюша… — объяснил старик. — И сам хотел, под нее… Святой был человек… Чистый, до наивности. Все меня стыдил: «Одумайся, Родька! Наше беззаконие — по нам и ударит». И что же? Я стою, словно памятник злу, а он в могиле. Где справедливость?!

Калмычков выбрался из кольца обступивших могилу людей и медленно побрел к выходу. У ворот его догнал и придержал за локоть один из охранников старика: «Родион Петрович просит вас на минутку задержаться…»

Из снежной пелены потянулись люди. Они молча рассаживались по машинам и уезжали. Последним покинул кладбище Родион Петрович. Он взял Калмычкова под руку, и пока шли к машине, сказал: «Серафим что-то слишком заботился о вас. Память с ним злую шутку играла. Илье сейчас было бы чуть больше лет, чем вам. Неважно теперь… Он просил взять вас под крыло. Имеете неотложные просьбы?»

«Нет, — ответил Калмычков. — Справляюсь».

«Что ж, хорошо. Как меня найти, знаете?» — Калмычков кивнул. Родион Петрович, садясь в машину, добавил: «Про вашу пропажу я слышал. Чем смогу — помогу…»

Калмычков поймал такси и поехал в центр. Побродил часок. Пару раз заходил в распивочные, поминал генерала. Потом поехал к Женьке. Вечер и полночи пили все, что оказалось под рукой. Почти не разговаривали.

Карцер без параши

6 января, пятница

Утром Женька отвез его на вокзал. Калмычков решил ехать поездом. Закрыться в купе, собраться с мыслями. Отоспаться, на худой конец.

Не получилось. Билеты в СВ кончились. Фирменный — не скоро. В наличии простые купейные. Калмычков махнул рукой и купил. Женька снабдил его «тормозком» — пакетом ресторанских закусок. И водочкой, на поправку.

Обнялись. По всему выходило, прощаются надолго. «Будем искать!» — сказал Женька и отвел глаза. Калмычков тоже рассматривал снег на ботинках.

С одиночеством вышла промашка: в купе уже расположились попутчики. На диване напротив сидели пожилой мужчина и мальчик лет двенадцати, разглядывали журналы.

«Хуже — только мамаша с младенцем», — подумал Калмычков. Пить при ребенке последнее дело. И папаша — нудноватый мужик. Сразу не поймешь, из каких. Точно, не из тех, с кем приятно коротать время за картишками. Трезвенник-язвенник. Учуял калмычковский «выхлоп» и рожу скривил.

Калмычков переоделся в спортивный костюм. Сходил в тамбур на перекур. Полистал лениво железнодорожный журнал, но буквы не складывались в слова, и он принял соответствующее обстановке решение. Постелил постель и захрапел, отвернувшись к стенке.

Проспал три часа, больше не смог. Внутри нарастало какое-то неприятное напряжение, при котором невозможно ни спать, ни сосредоточиться на одной мысли. Даже в окно не сумел смотреть сколь-нибудь долго. Там мелькала уже полустанками Новгородская область. «Пора подкрепиться», — решил он. Устроился за столом и достал пакет с продуктами.

Мужчина сидел напротив. То ли дремал, то ли думал о чем-то, прислонившись виском к оконной раме. Мальчонка на верхней полке посапывал во сне.

Калмычков разложил на столе Женькины гостинцы. Достал водочку. Есть в одиночку всегда неловко, и он осторожно предложил:

— Не побрезгуйте разделить со мной трапезу.

Мужчина оторвал голову от окна.

— Что?.. Спасибо. Не беспокойтесь, кушайте. Мы тоже запаслись.

— Ладно, — Калмычков не сдавался. — А если мы с вами по сто грамм пропустим? За знакомство.

— Я могу и без водки познакомиться, — ответил попутчик.

— Неловко будет. Мне — пить, а вам — смотреть, — настаивал Калмычков.

— Лейте!.. Все равно не отстанете… — попутчик улыбнулся. — Будем знакомиться.

— Николай Иванович, — представился Калмычков.

— Павел Константинович, — протянул руку мужик.

Калмычков налил грамм по сто. Предложил на закуску бутерброды с колбасой и рыбой. Выпили, закусили.

— Хорошо! — крякнул Павел Константинович. — Давно не пил приличной водки. В нашу глухомань такую «паленку» завозят, что народ за год человеческий облик теряет. Я ее не употребляю.

— И никакой альтернативы? — удивился Калмычков.

— Самогон. Последние восемь лет пью крайне редко.

— Как же со стрессом справляетесь? — спросил Калмычков.

— Нет у нас стресса, — ответил Павел Константинович. — Живем на лесном кордоне. Я да Лешка. Последний стресс был по случаю его появления, четыре года назад.

— Он не родной? А жена?.. — Калмычков перестал жевать.

— Приемный. Жены давно нет, разошлись дорожки. Что вы на меня так уставились?

— Извините. Педофилы мерещатся. Я милиционер по профессии. Полковник.

— Ну и что? Я доктор исторических наук. Похож на педофила? — обиделся Павел Константинович.

— Я же говорю — извините, — сказал Калмычков.

— Проехали… Хорошо, что озвучили. Сидели бы и подозревали. Алешкиных родителей убили четыре года назад, — перешел на шепот попутчик. — Закончил волокиту с усыновлением. Возил его Питер показывать. Пацан ничего, кроме Архангельской тайги, не видел. Понравилось. Устал. Завтра по Москве побродим…

— Что доктор наук в тайге делает? — так же шепотом, спросил Калмычков, разливая по второй.