Эра беззакония

Калмычков, как милиционер, понимал разницу.

Чтобы решиться на такую работу, надо сгноить внутренне. Или сломаться. А тут вчера еще папина-мамина дочка, украли, привезли в чужой город. Сломают, конечно. Заставят работать. Но процедура эта — жестока и омерзительна. Насилуют, избивают, снова насилуют. Пока не станет все равно.

Женьку черт занес к браткам во время процесса.

— Коля! Ты бы видел ее глаза! Уже лицо — сплошная каша, они с ней чего только не делали… — Женька не мог подобрать слов. — Коля, это не бизнес! На хрена нам такие деньги! Она же человек!.. Так и не сломалась. Может, убили ее, может, в лес увезли… Мы с тобой — звери? Давай займемся чем-нибудь другим.

— Машины мыть пойдем? — Калмычков зло отвернулся от Женьки.

— Торговлю новую освоим, — Женька выплеснул то, что его мучило, и теперь обмяк. — Денег хватает. Откроем какой-нибудь еще магазин… Мебельный, например.

— Открывали уже! Забыл? Я думал, мы с тобой обо всем договорились, когда лезли в дело… — теперь Калмычков расхаживал по кабинету. — Ты денег хотел? Чьи мы долги, от торговли шапками, закрывали? Забыл?.. С бытовой техникой как пролетели? — Калмычков взял сигару и стал ее «раздевать». — Сколько я говна разгреб, прежде чем с нами разговаривать стали. Не помнишь? Правильно, это мои руки в говне! Сколько козлов всяких пришлось передавить. В торговлю!.. Блин!.. Ты, что — считать разучился? Где какая прибыль, не понимаешь?

— Коль! Но не все же из-за бабок…

— Все! Я их ненавижу, эти деньги! — Калмычков говорил от души. — А без них никак. Ты — ничто. Я — ничто. Так жизнь устроена! Не я придумал! Цена такая. Чем больше денег, тем больше мерзости и подлости. На то мы и сильные, чтобы все это перемолоть. Иначе нас перемелют. Те, кто окажется сильнее. Или подлее.

— Ну да, желающих хватит… — Женька всегда, в конце концов, сдавался под мощными аргументами друга. — Хоть повлиять как-нибудь. Чтобы помягче…

— Жека! Не будь проституткой, — Калмычков обрезал кончик сигары, раскурил ее и с наслаждением затянулся. — Представляешь, как я пойду просить братков? А вот повлиять придется. Нам лишние происшествия ни к чему. Да и Перельман копает.

— Это что за фрукт?

— Это не фрукт, это овощ. Мой новый начальник, вместо Макарыча… — Калмычков о чем-то задумался. — Знаешь такую книжку, «Унесенные ветром»?

— Кино смотрел…

— Я вчера с Ксюней родительскую беседу проводил. Само собой как-то вышло. Полистал эту книжку, она ее как раз читала. Попал на страницу, где главная героиня, после всяких мытарств, правильную вещь сказала. Она раньше богатая была, а во время войны обнищала… — Калмычков налил себе и Женьке коньячку. — Так вот, говорит — на какую хочешь подлость пойду, кого хочешь — пришью, но только нищей никогда больше не буду! Вся Америка по ее слову живет. Она у них национальный пример. Я с ней, похоже, согласен. Мы все болтаемся по шкале, на одном конце которой — совесть, а на другом — успех в жизни. Идти можно в любую сторону, но только в одну. Иначе яйца оторвешь, раскорячившись. Приходится делать выбор. Так что кончай, Женька, сопли размазывать. Мы сильные! Мы умные! И мы победим. Согласен?

— Как всегда! — Женька повеселел. — А девок симпатичных навезли…

Калмычков его не услышал. Задумался о чем-то своем. Подошел к окну. В одной руке сигара, в другой — рюмка коньяку. На улице темно и начался дождь.

Это постучал в окно непривычно сухой и теплый октябрь 2005 года.

Калмычков захотел подумать: «Наконец-то, нормальная осень».

А получилось: «Я где-то прокололся!..»

Он попытался встать. Ноги онемели и не послушались. Сел, опершись спиной о снежный бруствер. Зачерпнул пригоршню снега. Растер лицо, руки. Подвернулась чистая, натаявшая во время оттепели, ледышка. Он принялся грызть и пережевывать ее, остужая водой распухший язык, горло, гася ревущее внутри пламя.

Рассвело окончательно. День собирался быть ясным…

Он верил в судьбу. В чужую злую несправедливую волю. Которую надо переиграть. В приготовленную кем-то дорогу, полную ловушек и опасностей. Иди, Калмычков, дерзай! Может, не пропадешь.

Он постарался. Напрягся, победил! Схватил судьбу за хвост! А она извернулась. Стерва! Укусила туда, где больнее всего — в сердце. «Детьми мстишь, зараза? Дочь искать бесполезно. Зачем ей такой отец? Как сиганула!.. Найдешь, вернешь, но не удержишь.

Но, жива! Жива, слава Богу!..

Начнем все сначала! Научимся жить по-новому. С учетом потерь и промахов. Да! В тридцать пять — жизнь не кончается!» Собрал в кулак остатки воли, поднялся и побрел к машине.

— Ничего… Ничего! — думал вслух. — Я не сломался! Еще наверстаю. Все будет… Я сильный!..

И правда, он сильный. И многократно еще наверстает.

До 2012 года — почти шесть лет.

Эпилог