Эра беззакония

Под нож случалось лезть, под пулю. Пер напролом, назад не оглядывался. Твердо верил: сзади свои! Сзади скала! Машина по имени Уголовный розыск, одетая в Закон, Правду и Справедливость. Не подкачает, не сдаст! Если, что — и другие помогут. И соседний район, и ГУВД. Москва, если надо. Только свистни — прикроют!

Везло дураку, жив и невредим остался. Молодым себя ровно год ощущал. На второй год — учился пить, чтобы глупых вопросов не задавать. Про Правду и Справедливость. А на третий он твердо знал: никакой скалой его оперская задница не прикрыта. Сказки и детективная литература. Опер мало кого заботит. Мясо, в смысле — расходный материал.

У всех свои интересы. В родном уголовном розыске и в соседнем, и выше, выше, до самого МВД. Основных интересов два, с нюансами и вариантами: бабла срубить и карьеру сделать. Эти интересы важнее любых государственных и межпланетных. И работать надо так, чтобы чужих интересов не зацепить, а то, не дай Бог, кто-нибудь на твои наступит. Тут УПК не советчик, и УК нужно применять с умом.

Ходить лучше осторожно, как по минному полю. Нечаянно зацепишь участкового на поборах с ларьков, а потом вдруг окажется, что он чей-то племянник, и долю наверх посылает. Тут тебе раз, и по самые помидоры! За что — всегда найдется. Да, что там участковый, на любой блатоте сгореть можно. И от наркотиков — как от чумы бежать надо. Такие айсберги!

Он научился работать автономно. Сам за себя. В чужие дела не соваться. И людей своих придерживать. Когда стал начальником уголовного розыска отделения, половина рабочего времени уходила на разруливание «грехов» подчиненных. Но проскочил. В академию ушел и за спиной врагов не оставил. Потому, что не лез в чужие дела.

И вот надо же! Носом ткнул его Перельман в эту парашу: «Ищи утечку информации!» А собственная безопасность на что? Время на дворе — какое?! Кого, сейчас, правда и справедливость интересуют?

Начало его карьеры пришлось на пору скандалов с изживанием правдоискателей. В 90-х то тут, то там кто-нибудь не вписывался в общий развал. «Качал права», вдохновленный словами про свободу и демократию. Думал, что только его начальник — мудак и бездельник, а вокруг — спасительная «скала», которая прикроет честного мента, не даст в обиду. Некоторые письма Ельцину писали, открывали глаза.

Повезло тем, кого из органов просто турнули. Кто-то сел, кого-то в «дурку» свезли. А кого и на кладбище. Зато система сплотилась и окрепла. Прониклась рыночными отношениями. Сменила былые принципы на противоположные и бодро зашагала в новое тысячелетие. Милиционеры кончились. Менты стали ездить на дорогих иномарках, покупать квартиры и шмотки. Как вся страна.

«А что вы хотите? Будете Советский Союз дербанить, совестью и властью торговать, а мы на это смотреть и в ладоши хлопать? Ремни потуже затянем, и у каждой дырки в заборе на посты встанем?

Хрен вам! Мы тоже советские люди. Претендуем на долю! У нас тоже кусочек власти имеется. На продажу. Или информации, как в данном случае. Кто на чем сидит».

Калмычков себе не враг. Его не трогают, а он чужие кормушки ломать побежит? Даст повод в своих делах покопаться. Накося — выкуси!

«На гражданку, Коля, на гражданку! По собственному желанию. Служил как вол, а тебя… Рановато, конечно. Еще потянул бы, до пенсии….

В конце концов, что он теряет, уходя? Еще одну звездочку? Так за звездочки теперь не служат. Может, осталась в МВД пара старожилов, которые пришли в милицию не бабло рубить. Случалось такое в прошлом веке. Но Калмычков не смог бы назвать ни одного своего сверстника, для которого служба в милиции была чем-то другим, кроме источника дополнительных доходов. Как ресторан для шустрого официанта. Нет, говорить, конечно, можно всякое, но по факту… За что держаться? За сосущую госбюджет систему, в разы больший теневой бюджет поднимающую наверх, с использованием Закона, как орудия преступления? Так деньги Калмычков научился зарабатывать и без нее… Престиж? Уважение?.. За что уважать? За работу? Бандитов, мол, победили в девяностых годах. Так не выловили и не посажали, а победили в конкурентной борьбе, заменили собой — структурой более эффективной в деле крышевания и вымогательства. Стали круче бандитов. Не за что ему держаться. Уходить надо без сомнений. В органах перспектив у него не осталось. А на гражданке еще развернется, будет уважаемый бизнесмен. Избавится, наконец, от занозы в душе, от подспудного несогласия с двусмысленностью ментовской жизни. Ну, не смог он убедить себя за тринадцать лет, что все это хорошо и правильно. Смирился со способом существования, но душой не принял… Что ж, попробуем жить иначе…»

В таких раздумьях просидел Калмычков до обеда. К генералу не пошел. Бессмысленно и унизительно. Перекусил в столовой, дотащился до своего кабинета. Закрыл дверь на ключ и, порывшись в шкафу, нашел недопитый Женькин «Хеннесси», а к нему — засохшую жопку лимона. Нацедил коньяк сразу в три рюмки и одну за другой хлопнул. Дождался, когда тепло потечет по жилам. Взял чистый лист бумаги, ручку, приготовился писать рапорт об увольнении.