Эра беззакония

Вечером они с отцом впервые узнали, как выглядит детская комната милиции. Коля односложно отвечал на вопросы, отец сурово молчал. Родители забинтованного семиклассника наперебой трещали о том, какое золотое у них дитя, и требовали посадить в колонию распоясавшегося хулигана Калмычкова. А хулиган, почти на голову меньше своей жертвы, в синяках и ссадинах, никак не вырастал в протоколе до требуемой величины и жестокости.

На первый раз Колю решили отпустить, хотя мать пострадавшего причитала и грозила неприятностями. Тогда Колин папа подошел к отцу семиклассника и громко сказал: «Еще раз ваш сын или его приятели хоть пальцем тронут моего Кольку!.. Приду к тебе домой и при твоей жене буду делать с тобой то, что вытворяли с моим сыном. Может, тогда поймете, кого вырастили…» Опять вопли, слезы.

Но больше ни разу, ни пальцем в этой школе его никто не тронул. Грозились поначалу: «За Петрова!..», но видно кишка тонка. Через полгода Коля спросил у отца: «Они, что — все такие трусливые?» «Почти все, сынок… — ответил отец. — Только часто их бывает слишком много».

Воспитывала Калмычкова мать, но человеком его сделал отец.

И юрфак университета одобрил. И решение пойти работать в милицию. Колиных мозгов хватило бы на учебу и на мехмате. В аттестате — пятерки, кроме нескольких четверок по гуманитарным. Но кем он станет после мехмата? Учителем математики? Тяги к науке нет. А в милиции дополнительные преимущества. Бонусы, как теперь говорят. Это понимали и в те годы.

Коля добросовестно выполнил свою часть семейных обязанностей. Мама тоже. А вот отец подкачал.

В середине восьмидесятых он стал понемногу меняться. Закрутились какие-то дела. Домой зачастили новые люди. В дорогих шмотках, с красивыми женщинами. Старые друзья незаметно рассеялись. Достаток в семье пугающе вырос, а счастье ушло. Отец стал задерживаться по ночам. Много пить.

Да, хуже всего пьянство. Мама этого вытерпеть не могла. Скандалили тихо, когда Коли не было дома, но к десятому классу вся их жизнь превратилась в скандал. Хоть домой не приходи.

Потом папу арестовали. ОБХСС распутывал сложное хозяйственное преступление. Следствие проходило на нескольких предприятиях, в органах городской власти, даже кое-кто из милиции попал под раздачу. Отца зацепили по мелочи, в общей куче, но для него это был удар.

Спасли перемены. Во власти началась грызня, сменились приоритеты. Дело, так шумно начатое, понемногу спустили на тормозах. Отсекли по кусочкам и городской, и милицейский след. Потом отстегнулись большие начальники, и до суда доплыла только самая мелкая рыба. Такая, как Колин отец.

Как они пережили суд, лучше не вспоминать. В то время еще стыдно было ходить сыном мошенника. Да и самого преступника мучила совесть, а совсем не страх наказания. Всю жизнь он старался быть порядочным человеком.

Слабое сердце отца еле выдержало приговор: «…оправдать за отсутствием состава…». И, отпущенный из-под стражи в зале суда, он поехал не с мамой домой, а на «скорой» в реанимацию, с обширным инфарктом. Еле выходили. Все оставшиеся ему семь лет он провел между реабилитацией после предыдущего инфаркта и ожиданием следующего. Бросил пить и работать, но прежним уже не стал. Корил себя за «светлановские» годы.

Отец умер в девяносто пятом. Калмычков думал, что не сможет жить. Через восемь месяцев за отцом тихо ушла мама, а он все живет. Запил на следующие полгода, но выправился, Валентина вытащила. Только жизнь ни на одно мгновение больше не казалась Калмычкову счастливой. Что-то умерло в нем вместе с родителями.

Больше часа он просидел на кладбище. Тихий и умиротворенный, приехал домой без всякой опохмелки. Ни с кем не ругался. Не вмешивался в попытку Валентины удержать Ксюню от похода на вечеринку. Рано лег спать, стараясь не вспоминать того, что было вчера, и не думать о том, что ждет его завтра.

Дорогие гости генерала Арапова

В тот же день

Воскресным вечером, на даче, генерал встречал новых гостей. Повторился вчерашний сценарий. Веня готовил баньку, делал шашалык, разливал вино по бокалам. Только вел себя по-другому. Будто ровня он этим троим, что приехали каждый на машине с водителем. Двое так еще и с охраной.

Сидели в доме, в маленькой гостиной. После бани генерал одел всех в белые махровые халаты, и со стороны уютно выглядел кружок пожилых мужчин, присевших кто у стола, кто у камина. Веня выкатил все, чем принято потчевать гостей с положением, и уселся рядом. Тоже в халате и тапочках. В разговор не встревал, но следил за его нитью.

— Банька у тебя, Серафим Петрович, душевная… — сказал, отпиваясь брусничным морсом, самый главный гость, московский. Он был тучен и нездоров на вид. Распаренные щеки пугали лиловым отливом, белки глаз налились кровью. Дышал и говорил тяжело, с перерывами. — Мне врачи запрещают. На собственной даче не парюсь. А твою организм переносит. Мягка, ароматна… Чем топите?

— Это Веня мудрит, я не суюсь… — ответил генерал Арапов. — Ты, приезжай почаще, Иннокентий Палыч, Веня из тебя болячки выгонит.