Эра беззакония

Самоубийства происходят в день показа сюжета или, максимум, на следующий день. Первый показ восемнадцатого октября по ОРТ: четыре самоубийства восемнадцатого и девятнадцатого. Сюжет тиражируют ТВЦ и «Московия» Вот вам московские самоубийцы. Через день три региональных канала включают ролик в свои новостные блоки. Это Питер, Самара и Нижний. Вот таблица, глядите, что происходит…

— Как ты допер, Калмычков? — вопросительно взглянул на него Бершадский.

— Интуиция подсказала. Почти час слушал, как девчонки в кафе исключительно про телевизионную жизнь говорили. Я и подумал: они живут в этом чертовом ящике. Дальше дело техники и помощь профессионалов, собранных вами для решения сложных задач.

Генерал внимательно посмотрел на Калмычкова.

— Кадры решают все. Тут я со Сталиным согласен. Но и ты не прибедняйся…

— Товарищ генерал, разрешите? — подал голос писавший что-то на листке бумаги Лиходед. — Если закономерность подтвердится, нас ждут веселые денечки.

Он протянул генералу листок. И продолжил комментировать:

— Можно сделать предварительный вывод о том, что местные показы вызывают суицидальные последствия сильнее. «Клиент» живее реагирует на случай в родном городе, чем на столичные новости. Совпадение на уровне каких-нибудь местных вибраций. Вроде биоритмов. Если это факт, нас ждет лавинообразный процесс. Послезавтра количество трупов перевалит за сотню (подарок ко Дню милиции), а в следующий понедельник распечатаем вторую тысячу. Механизм такой: питерского самоубийцу показали по центральным каналам. Это детонатор. В регионах откликнулись. Их тоже показали по местным телеканалам. Новый урожай. Каждый следующий показ плодит последователей. Их снова показывают. Подхватят соседние регионы, или продублирует Москва, процесс наберет новую силу.

— Но почему? — генерал ошарашенно смотрел на лиходедовские цифры.

Никто не ответил.

— Министр не представляет последствий… — сказал Бершадский. — Может, под него бомба? А может, и выше? Ждем ответы на ваш запрос. Полковник Пустельгин — изъять на телевидении оригинал питерского самоубийства, отправить на экспертизу. Пусть ищут двадцать пятый кадр или что-то в этом роде. Лиходед — анализ поступающей информации. А вы, Калмычков — в Питер. Жаль отпускать, но надо найти начало цепочки. Два дня на все. По моему звонку — обратно. Про телевидение — молчок! Молчок! Все, что про телевидение, за дверью этого кабинета — табу! Понял? Ну, езжай. И накопай, хоть что-нибудь! Я запомнил тебя, Калмычков.

Так закончился первый набег Калмычкова в Москву.

«Нормально! — успокаивал он себя по дороге в Питер. — Врагов не нажил. Не прокололся. Бершадский себе из этого дела новые погоны сошьет. Может и меня не забудет. Прорвемся!»

Два страха на букву «К». Валентина

Восьмого, с утра, выпал снег. Лег на подмороженную ветром землю и продержался до обеда. Превратился в грязную кашу на тротуарах, кое-где сгинул под лопатами дворников. На улице, по которой брела Валентина, дворники подобрались ушлые, с понятием. Решили: «Зачем карячиться, скрести асфальт? Тяжело после праздника. Сам растает! Природе, главное, не мешать». Попрятались дворники этой улицы. А снег остался.

Валентина идет, опустив взгляд. Вся в себе. Последнее время только так и ходит. Окружающее не волнует ее. Разве что зарежут кого перед самым носом. И то, неизвестно, заметит ли? Ведь не обходит сегодня сырых участков, не чувствует как набухает влагой кожа сапог. Идет себе и идет.

Муж в командировке, Ксюня убежала к подружкам. Пусто в доме. А за окнами — снег. Собралась и вышла. В любимом черном пальто, собственноручно связанном сиреневом берете и длинном шарфе в тон. Высокая, гибкая, гордая.

У ближнего супермаркета народ топчет грязное месиво. Прошла мимо. Через пару кварталов есть другой магазин.

Побрела по пустынному тротуару, и не заметила, как оставила позади это «другой» магазин, как свернула в боковую улицу, потом еще в одну. Ноги отработали привычный маршрут. Часто гуляет по этому кругу. Выйдет после работы из метро, бросит взгляд на часы, и вперед: четыре квартала прямо, три налево, еще раз налево и наискось, через недоделанный парк.

Работает она далеко, на другом конце города. Инженером в сервисной фирме. Поверяет и налаживает КИП. После работы трясется в метро, потом заходит в «Карусель» за продуктами и спешит домой, кормить дочь, дожидаться с работы мужа.

Так было раньше. А теперь муж приходит поздно. Дела у него, видите ли. Дочь, наоборот, бросив в прихожей сумку с учебниками, срывается неведомо куда. Привычный график «дом — работа — дом» окончательно потерял потребность в скоростной составляющей. Некуда спешить. Вот и пристрастилась гулять по кругу. Однажды вышла, как обычно, из метро, а домой идти расхотелось. Больно нежно ласкало апрельское солнце. Что-то вспомнилось вдруг из юности. Из десятого класса, когда отличница Валя Меньшикова поддалась непонятному зову свободы, захлестнувшему одноклассников, и в такой же апрельский день вдруг рванула с уроков. Ее первый-последний прогул!