Эра Дракулы

Борегар не спеша подошел к собравшимся, вампирша – вместе с ним. Судя по всему, обсуждали нечто важное. Лестрейд отодвинулся в сторону, пропуская их внутрь. Чарльз удивился, найдя лорда Годалминга среди гражданских сановников. «Новорожденный» носил шляпу с широкими полями, тень от которых скрывала лицо, и курил сигару.

– Кто этот человек? – сварливо осведомился сэр Чарльз, показывая на Борегара и игнорируя Женевьеву как нечто, не стоящее его внимания. – Вы, молодой человек, подите прочь. Это официальное дело. Быстрее, пошевеливайтесь!

Сделав себе репутацию на Каффирской войне[156], сэр Чарльз относился ко всем, кто не имел официальной должности, как к туземцам.

Годалминг объяснил:

– Мистер Борегар представляет интересы клуба «Диоген».

Комиссар проглотил раздражение. Его глаза слезились от утреннего солнца. Борегар понимал, почему полиции не нравилось присутствие начальника, но получил некоторое удовлетворение, вызвав неудовольствие сэра Чарльза.

– Очень хорошо, – сказал Уоррен. – Уверен, вашему благоразумию можно доверять.

Лестрейд сделал за спиной комиссара такое лицо, будто ему стало противно. Сэр Чарльз терял поддержку собственных людей.

– Холс, – попросил инспектор, – покажите нам, что вы нашли.

Около двери стоял упаковочный ящик. Детектив-констебль Холс[157] поднял самодельную загородку. Оттуда вырвалась крыса размером с мяч для регби и метнулась прочь, пробежав между начищенными ботинками комиссара, пища так, словно водили ржавыми гвоздями по грифельной доске. На стене кто-то мелом сделал надпись; светло-серая, она ярко выделялась на фоне черных кирпичей, глася:

ВАМПЕРЫ

ЭТО НЕ ТЕ ЛЮДИ, КОТОРЫХ

НЕ ЗА ЧТО ВИНИТЬ

– Очевидно, вампиров следует за что-то винить, – проницательно сделал вывод комиссар.

Холс протянул потрепанный кусок грязно-белой ткани, запятнанный кровью.

– Это торчало в проходе, сэр. Обрывок передника.

– Его носила Эддоус, – сказал Эбберлайн.

– Вы уверены? – спросил сэр Чарльз.

– Это еще не проверено. Но я только что из морга на Голден-лейн и видел там оставшуюся часть. Такие же пятна, та же линия разрыва. Они совпадают, как кусочки мозаики.

Сэр Чарльз бессловесно заурчал.

– А не может Потрошитель быть одним из нас? – спросил Годалминг, как будто слова Женевьевы эхом донеслись до него.

– Одним из вас, – пробормотал Борегар.

– Потрошитель явно хочет сбить нас со следа, – встрял Эбберлайн. – Это образованный человек, который пытается заставить полицию думать, что он неграмотный. Всего одна орфографическая ошибка и двойное отрицание, которое последний торговец использовать не будет.

– Как и в письме Джека-потрошителя? – спросила Женевьева.

Эбберлайн задумался.

– Лично я считаю, что тогда постарался какой-то умный зазывала из «Уайтчепел стар», решил поднять продажи глупой шуткой. А тут другой почерк, и это – Потрошитель. Слишком близко для простого совпадения.

– Вчера надписи не было? – спросил Борегар.

– Патрульные клянутся, что нет.

Констебль Холс согласился с инспектором.

– Сотрите ее, – приказал сэр Чарльз.

Никто даже не пошевелился.

– Толпа будет бесчинствовать, поднимется восстание, на улицах воцарится хаос. Нас по-прежнему мало, а «теплых» – много.

Комиссар собственным платком стер надпись. Никто не возражал против уничтожения улики, но Борегар заметил, как обменялись взглядами детективы.

– Ну вот, дело сделано, – заявил сэр Чарльз. – Иногда создается впечатление, что мне все приходится делать самому.

Борегар увидел его недалекую запальчивость, которая сходила за стойкость и отвагу в Роркс-Дрифте или Лакхнау[158], и понял, как сэр Чарльз мог принять решение, обернувшееся Кровавым воскресеньем.

Сановники двинулись прочь, обратно к своим кебам, клубам и комфорту.

– Я увижу вас с Пенни у Стокеров? – спросил Годалминг.

– Когда это дело подойдет к концу.

– Передай мои наилучшие пожелания своей невесте.

– Разумеется.

Артур последовал за сэром Чарльзом. У стены остались только полицейские.

– Надпись должны были сфотографировать, – сказал Холс. – Это же улика. Улика, черт побери.

– Успокойся, паренек, – урезонил его Эбберлайн.

– Так, – распорядился Лестрейд. – Я хочу, чтобы к закату солнца в камерах не осталось ни единого свободного места. Тащите за решетку каждую проститутку, сутенера, бандита, карманника. Угрожайте им чем угодно. Кто-то что-то знает, и рано или поздно кто-нибудь да заговорит.

Такой план явно не порадует Лаймхаус. Более того, Лестрейд ошибался. Борегар достаточно высоко оценивал криминальное сообщество: если какой-нибудь преступник хоть что-то знал бы о Потрошителе, он немедленно сообщил бы об этом Чарльзу. Борегар уже получил несколько телеграмм, где говорилось, какие линии расследования бесплодны. Теневая империя проверила и исключила несколько ниточек, к которым полиция только подбиралась. В Круге Лаймхауса состояло больше первоклассных умов, чем среди тех, кто сегодня собрался на Гоулстон-стрит, и это несколько тревожило.