Эра Дракулы

Де Билль сейчас казался лишь черным силуэтом, окаймленным ярким багрянцем. Он как будто смотрел прямо на раскаленный добела металл, нисколько не чувствуя боли от нестерпимого зарева, ослеплявшего других. Мэссингем знал о графе лишь то, что тот — иностранец, чрезвычайно интересующийся железными дорогами. Совет почуял выгоду, предполагая, что странный франт занимает достаточно высокое положение в своей стране и замолвит при случае словечко, коли дело дойдет до приобретения железнодорожного оборудования ее правительством. Две трети всего мира путешествовали по рельсам, отлитым в этом ангаре, в вагонах, собранных на этом заводе, благодаря двигателям, произведенным именно этой фирмой.

— Граф де Билль, — осторожно кашлянул Мэссингем.

Его чересчур вкрадчивый голос не превзошел бы и звон чайного сервиза в гостиной, не то что оглушительный рев литейного цеха, но слух графа был так же остер, как неуязвимы его глаза. Он повернулся, сверкнул алым пламенем горнов, отраженным в зрачках, и отвесил легкий поклон.

— Я — Генри Мэссингем, заместитель управляющего, мне поручено сопровождать вас.

— Превосходно, — ответил граф. — Не сомневаюсь, что экскурсия будет в высшей степени познавательной. В сравнении с вашей великой империей моя страна пребывает в достойной сожаления отсталости. Я жажду увидеть все чудеса нынешнего времени.

Иностранец не прилагал видимых усилий, чтобы перекричать стоящий грохот, но его было прекрасно слышно. Растянутые гласные выдавали в нем человека, для которого английский оставался вторым языком, но с согласными он не испытывал проблем, разве что слегка присвистывал в шипящих звуках.

Мэссингем в сопровождении высокого худощавого гостя покинул литейные мастерские не без облегчения. Даже оказавшись снаружи, он какое-то время не мог избавиться от шума в ушах. Хотя было ветрено, нестерпимый жар плавильни все еще горел на его щеках.

При дневном свете, пусть солнце и скрывали густые тучи, граф выглядел не столь инфернально. Он был одет во все черное, подобно католическому священнику, в длинное пальто из плотной ткани явно не лондонского покроя и тяжелые сапоги, больше подходящие для гор. Забавно, но дополняла все это облачение дешевая соломенная шляпа — из тех, что покупают утром на взморье и от которых обычно избавляются уже к вечеру. Мэссингему показалось, что граф странным образом чрезвычайно гордится своим головным убором — его первым предметом одежды, купленным в Англии.

Заместителю управляющего неожиданно пришло в голову, что он не знает, из какой страны приехал граф. Фамилия де Билль звучала на французский манер, но отрывистость речи гостя отсылала куда-то в Центральную Европу, к тому постоянно перекраиваемому лоскуту карты, зажатому меж Австро-Венгрией и Российской империей. Тянуть рельсы вверх и вниз в горах стоило больших денег, и хороший контракт на прокладку железнодорожных дорог в такой стране мог бы надолго обеспечить фирме высокие барыши.

Мэссингем сопровождал графа по фабрике, знакомя его со всеми этапами производства локомотива: от начальной отливки изделий до тонкой работы с котельным железом и полировки окончательной медной отделки. Особую радость графу, словно мальчишке, доставил паровой свисток. Заводской мастер запустил двигатель на испытательном стенде исключительно для того, чтобы де Билль мог потешить свое ребячество, потягивая за цепочку и издавая пронзительное «ту-ту», которым извещают о прибытии железного гиганта на какой-нибудь захолустный полустанок.

Граф де Билль оказался горячим поклонником железных дорог, он давно выучил наизусть свой экземпляр справочника расписаний Брэдшоу и теперь впервые увидел воочию те процессы, о которых он читал и которые себе представлял на протяжении многих лет. Он, вероятно, знал о поездах больше, чем Мэссингем, в чьи обязанности входило ведение бухгалтерии, и, в конце концов, начал давать лекции, а не получать их.

— Что за мир настанет, когда стальные рельсы опоясают земной шар, — восторгался граф. — Людей и предметы можно будет перевозить в темноте, в запломбированных вагонах, пока весь мир спит. Границы потеряют свое значение, расстояния станут условностью, и под гудки поездов возвысится новая цивилизация.

— Гм… — усомнился Мэссингем, — в самом деле?

— Я прибыл сюда морем, — печально ответствовал граф. — Я — безнадежное порождение прошлого. Но я покорю этот новый мир, мистер Мэссингем. Мое самое горячее желание заключается в том, чтобы стать машинистом.

Что-то странное чудилось в этом убеждении.

Завершив экскурсию, Мэссингем надеялся увлечь де Билля в зал для заседаний, где того поджидали несколько директоров, готовых за дружеским бокалом портвейна и бисквитами вроде бы невзначай подвести гостя к деловому предложению и полных решимости, впрочем, остающейся тайной, дать графу сбежать только после того, как он оставит подпись под основательным контрактом. Личное присутствие Мэссингема на встрече не требовалось, но в случае подписания бумаг его вклад в дело не остался бы незамеченным.