Эра джихада

– И так в Москве везде… понимаешь. Люди делают такое… мерзкое… нет, не обязательно в постели. Но они распускают слухи, делают какие-то гадости, кто-то даже убивает… из-за денег, я не знаю, как про это рассказать. Но все это так мелочно… так мерзко… нет никакого смысла. Дни текут один за другим, и вдруг ты понимаешь, что за день не сделала ничего хорошего. Ничего такого, чем стоило бы гордиться, о чем можно рассказать. В этот день, в следующий… и во все предыдущие ты не делаешь ничего хорошего…

– Да, понимаю…

– И от этого так плохо… я повстречала тебя и только после этого поняла, что есть настоящее…

– И ты хочешь понять, есть ли настоящее в исламе.

– Да…

– Хорошо… – сказал Лечи и о чем-то задумался.

– Я плохая, да? – обеспокоенно спросила Алена.

– Нет, ты не плохая. Ты лучше тех, кто думает, что все нормально и что там ничего нет. Но прямо сейчас принимать ислам не надо, ты ничего не поймешь. Хочешь понять, что такое ислам?

– Да.

– Я отведу тебя… к одному устазу. Он не знает меня… но он знал моего отца. Если он согласится, он расскажет тебе, что значит ислам и как быть мусульманкой.

– Правда? А когда мы поедем?

– Да завтра и поедем. Только поспим немного. Аллах велит ночью спать.

– А что случилось с твоим отцом? – вдруг спросила Алена.

– Его убили ваши солдаты при зачистке, – спокойно ответил Лечи, – он был моджахедом и сражался на пути Аллаха.

И Алена вдруг возненавидела свою страну и свой народ…

Путь был долгий.

Сначала они выехали из Грозного – машина была не их, чужая, белая «Нива», и Алена опасалась, что их остановят, но их не останавливали. Лечи вел машину, а она сидела рядом с ним. Дорога была хорошая, по обе стороны мелькали села, небольшие города, в которых активно велась стройка, небольшие магазинчики, больше половины из которых назывались Беркат. Следов войны уже почти не было, только в одном месте они увидели бронированные «Уралы» федеральных сил и два БТР, а так была только милиция на «Нивах» и «уазиках». Много было машин, причем дорогих марок.

Потом они свернули с дороги, дорога сразу стала другой – узкой, каменистой и опасной. Обрывы зияли совсем рядом, острые камни внизу жаждали бензина из разбитого бака и крови, человеческой крови. В одном месте они видели ржавый федеральный БТР, непонятно как тут оказавшийся, – здесь если сжигали, то сжигали целыми колоннами. Дорога шла в небо, словно к обещанному людям раю…

Потом они приехали в село, на котором и заканчивалась дорога…

Алена в первый раз видела такое село. В детстве она несколько раз отдыхала в селе у бабушки на границе Украины и России. При слове «деревня» – ей виделись зеленые заросли яблоневых садов, покосившиеся ограды, золотые шары в некрашеном палисаднике, дома в три или четыре окна и бескрайние поля кругом, уходящие к самому горизонту. Здесь же были маленькие по чеченским меркам дома, как соловьиные гнезда, прилепившиеся к теплому боку горы, уходящая в гору дорога, по которой нельзя просто так идти, надо карабкаться, каменные террасы, на которых вся плодородная земля принесена с равнины на собственном горбу. Еще коровы… они остановили машину как раз перед небольшим стадом коров, и коровы здесь были совсем не такими, как в России. В России, в Украине – коровы большие, теплые, неспешные, а эти – маленькие, прыгучие, как козы…

Здесь не Россия. Здесь все другое. Даже коровы другие…

Лечи вышел из «Нивы», не сказав ни слова, а она осталась сидеть, чувствуя свою чужеродность здесь. Мимо машины шли женщины, прошел какой-то старик… они ничего не сделали, но она остро чувствовала, что она им чужая, и они ей чужие. В Москве такого не было, даже в компании кавказцев, а здесь было. И еще тут было много детей. Очень много детей…

Потом Лечи вернулся, взял ее за руку и повел за собой.

Устаз оказался древним стариком, который, однако, совсем не был похож на развалину, он был крепким, как тот материал, из которого сделаны эти горы. Он усадил Алену за стол, налил ей какого-то напитка, а потом коротко взглянул на Лечи. И Лечи, поколебавшись всего секунду, вышел…

– Это чай из трав… – сказал старик, – которые собирал я сам – мало кто знает секрет этих трав… сейчас вообще многое забыто.

Алена осторожно отпила из стакана, подставленного в подстаканник с изображением московского Кремля.

– Твой муж сказал мне, что ты из заблудших, но ищешь истину?

Алена неуверенно кивнула.

– Хвала Аллаху… – сказал старик, – значит, у него нашлась милость и для русского народа. Воистину Аллах – всепрощающий…

Алена не знала, что на это ответить.

– Мир, – сказал старик, – пребывает в противостоянии добра и зла. И только обращение к единственной вере, к вере в Аллаха, спасет его от гибели в геенне. Все мы погибнем, если мы не обратимся. Ты русская?

– Да.

– Ты любишь своего мужа?

– Да, – сказала Алена.

– Это хорошо… – сказал старик. – Аллах улыбнулся, сведя вас вместе…

Алена снова не знала, что сказать.

– Ты думаешь, я стану ругать русских, насылать на них проклятья? – хитро прищурился знающий старик.