Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Одним существенным отличием (и, видимо, результатом незапланированного и непредумышленного преобразования евреев в специализированных советских меркурианиев) был более высокий процент советских евреев (в сравнении с русскими немцами) среди тех, кто считал себя представителями русской интеллигенции. В императорской России принято было отделять профетических выразителей чаяний аполлонийского «народа» от меркурианских современных профессионалов и технократов, многие из которых были государственными служащими и немцами (действительными или метафорическими). В Советском Союзе 1930-х годов большинство новых интеллигентов были и профетическими выразителями чаяний аполлонийского «народа», и меркурианскими современными профессионалами и технократами, причем все они были государственными служащими, и многие из них были евреями. Давид Самойлов попытался провести разграничительную черту между первыми и вторыми — вернее, довести до предвоенных лет ту черту, которая казалась столь очевидной в 70-е и 80-е годы. Среди еврейских иммигрантов в советские города, писал он, «были и еврейские интеллигенты, или тот материал, из которого вырабатывались интеллигенты, и многотысячные отряды красных комиссаров, партийных функционеров, ожесточенных, поднятых волной, одуренных властью». Цафрира Меромская, родившаяся двумя годами позже него (в 1922-м), считала себя принадлежащей к интеллигенции по причине своего еврейского происхождения в сочетании с элитарным воспитанием и социальной мобильностью. Описывая коммунальную квартиру, в которой ее семья, только что перебравшаяся в Москву, жила в 1920-е годы до переезда в элитный Дом на улице Горького, она упоминает бывшего владельца квартиры, жившего «со своей великовозрастной дочерью, обладательницей прямых жирных волос цвета гнилой соломы и глубоко посаженными глазами под бесцветными ресницами, устремленными в никуда». Другими жильцами были: «новый гегемон в лице пролетария Гурова, выгодно обменявшего трудовой молот на роль бдительного ока советских карающих органов»' «преуспевающий главбух, товарищ Рубинчик с гладкой нерожалой женой»; «полуответственный партийный работник с женой и абсолютно безответственной тещей»; «инженер Фридман с женой Леночкой Иванниковой и двумя малолетними детьми»; и, наконец, «представители советской интеллигенции»: семья самой Меромской. Дедушки и бабушки Меромской были правоверными евреями из черты оседлости; отец и мать закончили дореволюционную гимназию и юридический факультет Киевского университета. При советской власти ее отец (урожденный Абрам Меклер) стал видным журналистом в «Крестьянской газете» и «Известиях». Тетя стала кинорежиссером, мать никогда нигде не работала.

Быть советским интеллигентом 30-х годов значило быть безусловно советским (преданным делу строительства социализма) и одновременно истинным интеллигентом (преданным делу сохранения культурного канона). Одна из причин, по которой Меромской удалось переехать в элитный дом на улице Горького, заключалась в том, что она жила с Пушкиным.

Это верно. Он всегда был со мной, всегда с ним сверяла свои ощущения, мнения, вкусы, т.е. спрашивала себя: а как бы он в данном случае решил, сказал, подумал, оценил, возразил и пр.

Помню, лет пять мне было, спросила папу:

— А мороженое при Пушкине было?

Мне важно было знать, имел ли он возможность, кушая его, получать такое же удовольствие, как я. Позже читала о нем все, что было написано и опубликовано. Знала в Москве все дома, где он жил, где останавливался, где жили его друзья, и, конечно, знаменитую церковь, где венчался.

Будучи в Ленинграде, ни разу не упускала случая побывать на его последней квартире на Мойке, в районе Черной речки, где стрелялся, в церкви, где отпевали. Воспринимала город его глазами. Ездила в Царское Село, где он учился в лицее. Думала о его «Цыганах», разъезжая по Бессарабии. А Михайловское с Тригорским! Уж там я отводила душу, бродя по парку. И в Крыму смотрела на море его глазами.

Много позже она совершила паломничество на могилу Толстого в Ясной Поляне — чтобы «слушать тишину» и испытать «чувство приобщения к чему-то очень важному, сильному и чистому». Раиса Орлова там уже побывала: она и ее первый муж, Леонид Шершер (еврей и ифлийский поэт) провели здесь свою «медовую неделю».