Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Партия оказала некоторое сопротивление, и серьезным политическим вопросом (с точки зрения партии) волна эта так и не стала. Одним из методов борьбы был тайный надзор и репрессии. Большинство писем, перехваченных полицией (а их в 1924—1925 годах только через Ленинградское отделение политконтроля ОГПУ проходило около 1500 в месяц), сопровождалось «меморандумом» с именами отправителя и адресата и выдержками, представлявшими интерес для того или иного отдела ОГПУ. Все процитированные выше письма (за исключением письма Анисимова, полученного из другого источника) были переданы в Отдел по борьбе с контрреволюцией (КРО) или в Секретно-оперативную часть (СОЧ) на предмет принятия дальнейших мер. В марте 1925 года были расстреляны семеро русских националистов, выступавших (среди прочего) за ниспровержение коммунистически-еврейской власти и «переселение евреев на свою родину в Палестину».

Другая — непоследовательная, некоординированная и более ли менее индивидуальная — стратегия заключалась в том, что видные руководители еврейского происхождения старались быть менее видными или скрывали свое еврейское происхождение. Троцкий утверждает, что отказался занять пост комиссара внутренних дел из боязни дать врагам советской власти дополнительное антисемитское оружие, а Молотов вспоминает, как после смерти Ленина новым главой Советского правительства (Совнаркома) был назначен Рыков, а не более компетентный Каменев, потому что «в то время евреи занимали многие руководящие посты, хотя составляли невысокий процент населения страны». Ни Троцкий, ни Каменев не считали себя евреями ни в каком смысле, кроме узкогенеалогического («этнического»), но, разумеется, именно узкогенеалогический смысл и был основным (а после введения в 1933-м паспортной системы, более или менее обязательным) в советской «национальной политике». Когда в 1931 году Молотов запросил справку о национальном составе Центрального исполнительного комитета третьего созыва, Троцкий и Каменев попали в список тех, кто не заполнил соответствующую анкету, но чья национальность и так «общеизвестна». Национальность Емельяна Ярославского (Губельмана) и Юрия Ларина (Лурье) не была общеизвестна; оба были официальными советскими борцами с антисемитизмом, и оба говорили о евреях в третьем лице.

Но, разумеется, самой деликатной «национальностью» была национальность Ленина. В 1924 году сестра Ленина Анна Ильинична узнала, что их дед с материнской стороны, Александр Дмитриевич Бланк, получил при рождении (в местечке Староконстантинов на Волыни) имя Сруль (Израиль) и что отца его звали Мошко Ицкович Бланк. Когда Каменев услышал об этом, он сказал: «Я всегда так думал», — на что Бухарин будто бы ответил: «Что вы думаете, неважно. А вот что будем делать?» А сделали они — то есть партия в лице Института Ленина — вот что: признали открытие Ульяновых «неудобным для разглашения» и постановили «вообще держать этот факт в секрете». В 1932-м и затем снова в 1934 году Анна Ильинична просила Сталина пересмотреть это решение, утверждая, что ее находка является важным научным подтверждением «данных об исключительных способностях семитического племени» и о «чрезвычайно благотворном влиянии» еврейской крови «при смешанных браках на потомство», а также мощным оружием в борьбе с антисемитизмом, «вследствие того авторитета и той любви, которой Ильич пользуется в массах». Еврейство Ленина, настаивала она, является наилучшим доказательством справедливости его мнения о том, что еврейской нации присуща особая «"цепкость" в борьбе» и высоко революционный дух. «Вообще же, — писала она в заключение, — я не знаю, какие могут быть у нас, коммунистов, мотивы для замолчания этого факта. Логически это из признания полного равноправия национальностей не вытекает». В ответ Сталин распорядился «молчать... абсолютно». Анна Ильинична подчинилась. Враги советской власти не получили дополнительного антисемитского оружия.