После введения в 1932-м паспортной системы национальность стала постоянным знаком отличия и одним из основных показателей социальной и политической траектории советского гражданина. Когда 20-летний Лев Копелев получал свой первый паспорт, он, как многие другие дети Годл, записался евреем. Русский и украинец по культуре и убеждению, он «никогда не слышал голоса крови», но понимал «язык памяти» и полагал, что отречься от родителей, всегда считавших себя евреями, «значило бы осквернить могилы». Выбор этот облегчался тем, что у него не было последствий. Узбек в Узбекистане или белорус в Белоруссии мог извлечь некоторую выгоду из своей национальности; «еврей» и «русский» были в 1932 году практически взаимозаменяемыми (и в РСФСР, и за ее пределами).
Однако в таком положении Копелев пребывал недолго. В рамках общей этнизации Советского Союза, национальные единицы пустили мощные корни (в историю, литературу, родную почву), а личная национальность стала исключительно вопросом крови. В частности, в деле истребления врагов биологическая национальность оказалась гораздо полезней, чем изменчивая политическая или классовая принадлежность. 2 апреля 1938 года — в период генеральной чистки этнических диаспор — специальная инструкция НКВД учредила новую, чисто генетическую процедуру определения национальности.
Если родители немцы, поляки и т.д., вне зависимости от их места рождения, давности проживания в СССР или перемены подданства и друг., нельзя записывать регистрирующегося русским, белорусом и т.д. В случаях несоответствия указанной национальности родному языку или фамилии, как, например: фамилия регистрируемого Папандопуло, Мюллер, а называет себя русским, белорусом и т.д., и если во время записи не удастся установить действительную национальность регистрирующихся, графа о национальности не заполняется до предоставления заявителями документальных доказательств.
Немцы, поляки и греки стали жертвами «массовых операций»; евреи и русские — нет, однако процедура была одна для всех. Когда пришли нацисты, большинству советских людей не составило труда понять язык, на котором они говорили.
Когда пришли нацисты, дети Годл знали, что они — в определенном смысле — евреи. Многие из них никогда не были в синагоге, не видели меноры, не говорили на идише, не слышали о Касрилевке и не пробовали фаршированной рыбы. Но они знали, что они евреи в советском смысле, который был также, в конечном счете, нацистским и традиционно еврейским. Они были евреями по крови.
Когда пришли нацисты, они принялись убивать евреев согласно их крови. Убили бабушку Гиту, вскоре после ее возвращения домой; убили бабушку Михаила Агурского и ее сестру; убили единственного брата моей бабушки, который не уехал из черты оседлости; убили дочь Тевье Цейтл, оставшуюся в Касрилевке, и большинство ее детей, внуков, друзей и соседей.
Убиты старые ремесленники, опытные мастера [писал Василий Гроссман, вновь попавший на Украину осенью 1943 года]: портные, шапочники, сапожники, медники, ювелиры, маляры, скорняки, переплетчики; убиты рабочие — носильщики, механики, электромонтеры, столяры, каменщики, слесари; убиты балаголы, трактористы, шоферы, деревообделочники; убиты водовозы, мельники, пекари, повара; убиты врачи — терапевты, зубные техники, хирурги, гинекологи; убиты ученые — бактериологи и биохимики, директора университетских клиник, учителя истории, алгебры и тригонометрии; убиты приват-доценты, ассистенты кафедр, кандидаты и доктора всевозможных наук; убиты инженеры — металлурги, мостовики, архитекторы, паровозостроители; убиты бухгалтеры, счетоводы, торговые работники, агенты снабжения, секретари, ночные сторожа; убиты учительницы, швеи; убиты бабушки, умевшие вязать чулки и печь вкусное печенье, варить бульон и делать штрудель с орехами и яблоками, и убиты бабушки, которые не были мастерицами на все руки — они только умели любить своих детей и детей своих детей; убиты женщины, которые были преданы своим мужьям, и убиты легкомысленные женщины; убиты красивые девушки, ученые студентки и веселые школьницы; убиты некрасивые и глупые; убиты горбатые, убиты певицы, убиты слепые, убиты глухонемые, убиты скрипачи и пианисты, убиты двухлетние и трехлетние, убиты восьмидесятилетние старики с катарактами на мутных глазах, с холодными прозрачными пальцами и тихими голосами, словно шелестящая бумага, и убиты кричащие младенцы, жадно сосавшие материнскую грудь до последней своей минуты.