Много памятников было поставлено начальнику Клейнера Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Один долго стоял перед зданием ЧК в Москве. Другим стало стихотворение Эдуарда Багрицкого “ТВС”, в котором бледный рыцарь революции является мечущемуся в жару поэту-комсомольцу. “Остроугольное лицо, остроугольная борода”, Дзержинский присаживается на край кровати и говорит о “трехгранной откровенности штыка”, о необходимости прорвать “матерый желудочный быт земли”, о “захлопывающихся рвах” над головами расстрелянных и о подписи на приговоре, вьющейся “струей из простреленной головы”. После чего декламирует:
Кульминацией темы еврейских комиссаров в советской литературе стала история строительства Беломорканала 1931–1934 годов. Книгу создали 36 писателей (в том числе Горький, М. Зощенко, Вс. Иванов, Вера Инбер, В. Катаев, А. Толстой и В. Шкловский). Канал строился заключенными трудовых лагерей (которые “перековывались” в общественно полезных граждан). Строительством руководило ОГПУ. Все высшие посты занимали евреи: Г. Г. Ягода, отвечавший в ОГПУ за строительство, а также начальник Беломорстроя Л. И. Коган, начальник ГУЛАГа М. Д. Берман, начальник исправительно-трудового лагеря Беломорканала С. Г. Фирин, заместитель начальника Беломорстроя и заместитель начальника ГУЛАГа Я. Д. Раппопорт и главный организатор работ Н. А. Френкель[300]
.Беломорские чекисты были крепче здоровьем, чем их предшественники времен Гражданской войны, но достоинства имели те же: сознательность, безжалостность, подвижность, точность, четкость, проницательность и факультативное еврейство в качестве подтверждения и объяснения всех прочих качеств. То были последние представители героического периода русской революции – периода, предпочитавшего подвижность стабильности, сознательность стихийности, изменчивость постоянству, искусственное естественному, изгнание дому, разум материи, Штольца Обломову, тех, кто не умеет плавать, тем, кто умеет. Они олицетворяли меркурианскую фазу революции; немецкую эпоху без немцев; еврейский век[301]
.Центральный образ этой эпохи – плакат Эля Лисицкого “Красным клином бей белых”. “Трехгранная откровенность штыка” и “остроугольное лицо” Феликса Дзержинского направлены против “матерого желудочного быта земли” и всего тупого, округлого и предсказуемо прямоугольного. Согласно Василию Кандинскому, треугольник “остроумнее” квадрата и не такой мещанин, как круг. Он более меркурианец, чем аполлониец, и потому – в стилистическом отношении – скорее еврей, чем русский. Еврейство было не единственным, но хорошо знакомым и эстетически убедительным способом воплощения треугольника. “Рыжая, длинным клином борода” Левинсона, угловатые движения Миндлова, похожая на нож фигура Розова – все это элементы традиционной, вездесущей иконографии меркурианства. Как говорит один из персонажей Ильи Эренбурга (чекист), Ленин подобен шару, Бухарин – идеальной прямой, а вот Троцкий – “шахматный игрок и вождь степных орд, вышколенных, выстроенных под знаменем двадцати одного пункта некоей резолюции. Этот – треугольник”. И как говорит аросевский Терентий Забытый, “будь я художник-футурист, я изобразил бы Троцкого двумя треугольниками с основаниями вверх, а вершинами вниз; треугольник маленький – это лицо – на треугольнике большом – это туловище”[302]
.Одна из очевидных интерпретаций клина в круге – насилие (бей белых), другая – секс (любовь). Эдуард Багрицкий изобразил и то и другое. Герой его стихотворения “Февраль”, написанного в 1933–1934 годах и напечатанного посмертно, – “маленький иудейский мальчик”, любящий книги о птицах (тех самых, что украшали халат Галины Аполлоновны и населяли царство “природы” Ефима Никитича Смолича):