Эра Мориарти

Как однажды деликатно выразился мой проницательный друг, «наша юная мисс Хадсон, в отличие от своей достопочтенной бабушки, куда более приятна для глаза, чем её стряпня – для желудка». И если овсянку ей ещё удавалось иногда сварить вполне пристойную, то всё, что требовало чуть большего кулинарного мастерства, в том числе и взбивания или поджаривания, выходило совершенно несъедобным. Все наши с Холмсом робкие попытки нанять кухарку встречали со стороны юной суфражистки полный негодования отпор – кухонное рабство мисс Хадсон почитала постыдным и совершенно неприемлемым для любой здравомыслящей женщины, и не собиралась принимать участие в порабощении ещё одной несчастной.

Иногда, сжалившись над нашими желудками (или же слишком увлечённая делами подруг по движению, что будет вернее), мисс Хадсон заказывала еду в ресторанчике на углу у причалов – там готовили весьма достойно, особенно столь ценимый Холмсом татарский бифштекс. Но сегодня, похоже, на такую удачу рассчитывать не приходилось – мисс Хадсон всё ещё дулась на моего друга.

В полном молчании мы прошли в столовую.

Усевшись на своё место, я с понятным трепетом заглянул в тарелку – и был приятно поражён, не обнаружив там ни торчавших из клейкой субстанции осколков скорлупы с прилипшими к ним перьями, ни спёкшейся до состояния угля пластинки бекона. Над тарелкой возвышалась аппетитно выглядевшая и пахшая не менее привлекательно пористая масса, более всего напоминающая великолепный омлет – как по цвету и запаху, так и по вкусу, в чём я не преминул немедленно убедиться. Блинчики тоже оказались выше всяческих похвал. Даже Холмс, вкусы которого последнее время носили несколько специфический характер, отдал им должное. Я уже собирался высказать своё восхищение столь разительным успехам Элеоноры в этой области, но меня опередил Холмс, в изысканных выражениях превознеся кулинарное искусство мисс Джейн.

Мисс Джейн снова мило покраснела и потупилась. Элеонора фыркнула и заявила, что убитое над плитой время Джейн могла бы потратить с куда большей пользой – как для себя, так и для общества.

Ну конечно же! Великолепным завтраком мы были обязаны именно ей, маленькой мисс Джейн!

Моё восхищение нашей юной посетительницей сделалось просто безграничным – особенно после того, как она тихонько возразила мисс Хадсон, что вовсе не считает обременительным приготовление завтрака для такой приятной компании. Глаз она при этом не поднимала и говорила негромко, но сразу становилось ясно, что эта хрупкая на вид девочка не так слаба и беззащитна, как могло бы показаться на первый взгляд. Может быть, виновата старческая сентиментальность или же эйфория, в которую я впал после вкусного завтрака, но на какой-то миг подруга нашей взбалмошной Элеоноры показалась мне живым воплощением Британии. Такая же скромно одетая и неприметная, хрупкая и беззащитная снаружи, но хранящую глубоко внутри несгибаемый стержень.

К тому же она не стала охать и вскрикивать, когда во время завтрака заметила мою механистическую руку – признаюсь, я специально несколько раз менял заключенные в ней приборы, чтобы немного поразвлечься. Но юная леди повела себя в высшей степени достойно – только слегка расширила глаза в самом начале, а потом не обращала на это ни малейшего внимания. И даже не вздрогнула, когда я, передавая солонку, нарочно коснулся её запястья отполированным медным суставом. Вот что значит настоящая англичанка! Даже наше безумное и безбожное время неспособно поколебать такую выдержку и заставить леди вести себя неблагопристойно.

После завтрака мы снова вернулись в гостиную. Холмс расположился в любимом кресле, я же пристроился на неудобном диванчике у окна, уступив своё прелестной юной гостье, куда та и поместилась не без изящества. Элеонора пристроилась рядом, с независимым видом присев на обтянутый кожей подлокотник.

– Верите ли вы в проклятия, мистер Холмс? – спросила мисс Джейн, когда все мы уютно устроились и приготовились слушать её историю.

Вопрос прозвучал настолько нелепо, что я с трудом удержался от смеха. Но для нашей гостьи ответ Холмса, похоже, был крайне важен – лицо её оставалось совершенно серьёзным и напряжённым. Она даже подалась вперёд всем телом, впившись в Холмса удивительными голубыми глазами. Боже, как она была хороша в эту минуту, у меня даже защемило в груди! Я не мог понять, почему она напоминает мне мою покойную жену, да будет земля ей пухом, ведь внешнего сходства между ними не было. Но, услышав сдержанное напряжение в голосе и увидев эти удивительные глаза, сверкающие внутренним огнём, я понял – вот оно!

В Джейн горело то же самое неукротимое внутреннее пламя, что и в моей горячо любимой бедной маленькой Мэри. Редкое качество, которое только и может сделать женщину истинно прекрасной.

Поэтому я вовсе не удивился тому обстоятельству, что мой друг ответил юной особе со всей серьёзностью и честностью, на которую был способен:

– Нет, сударыня, я не верю в силу проклятий. Но я верю в зло, которые одни люди могут причинить другим, в том числе и при помощи слов.