Эра Мориарти

Я несколько опешил от суфражистской трактовки невинной процедуры гинекологического осмотра — мероприятия, безусловно, крайне интимного и требующего совершенно особенной степени деликатности от врача, занимающегося подобными манипуляциями, но абсолютно необходимого для контроля за здоровьем женщины — и совсем уже было собрался указать нашей воительнице, что она сражается с ветряными мельницами, тем более, что университеты по всему миру который уже год увеличивали набор женщин на медицинские факультеты, но тут Холмс вышел из оцепенения и в зародыше задавил вновь наметившуюся ссору.

— Предлагаю пари, друзья мои! — объявил он. В его глазах появился тот лихорадочный блеск, который обычно порождали лишь морфий или предвкушение близкой разгадки дела. От пагубного пристрастия к опию и его производным Холмс решительно отошёл сразу после войны, примерно в то же время приобретя любовь к ношению гоглов с затемнёнными стёклами, регулярному посещению стоматолога, а также весьма своеобразные гастрономические предпочтения. Я уважал эти его мелкие слабости, куда менее вредные для здоровья, ибо сам к тому времени обзавёлся некоторыми секретами из разряда тех, что не обсудишь даже с лучшим другом.

— И в чём суть этого пари? — спросил я.

— Вам, Ватсон, я готов доказать, что дело уже есть, пусть даже нас с вами ещё не привлекли к его расследованию.

— Неудивительно, Холмс, — пожал я плечами в который уже раз за последние полчаса. — У вас есть телеграмма, содержание которой никому более не известно.

Словно козырную карту, способную переломить ход партии, Холмс бросил сложенный вчетверо бланк телетайпограммы на стол. Глаза его лучились торжеством. Мой тщеславный друг явно наслаждался происходящим.

Я потянулся было к клочку бумаги, но металлические пальцы поймали лишь пустоту с приглушённым кожей перчатки лязгом: мисс Хадсон оказалась быстрее. Развернув телеграмму, она жадно впилась взглядом в те несколько слов, что я смог разглядеть на бумаге. По лицу её пробежала тень разочарования и досады. Фыркнув, она протянула бланк мне.

Телеграмма, адресованная мистеру Шерлоку Холмсу, борт трансатлантического лайнера «Граф Цеппелин», гласила: «Мой мальчик вскл ты очень вовремя тчк ждём нетерпением тчк твой м тчк».

— И всё?! — спросил я, не веря своим глазам. — Восемь слов, одна буква и четыре знака препинания?!

— Именно! — беззаботно отозвался Холмс. — Стоимость один шиллинг два пенса, с учётом авиатарифа.

— И на основании этого вы сделали вывод о том, что нас ожидает дело государственной важности?!

— Вне всякого сомнения, друг мой. Вне всякого сомнения, — ответил Холмс.

— Потрудитесь объяснить, — потребовал я, чувствуя нарастающее раздражение — иногда мой друг бывает просто невыносим!

— Всему своё время, друг мой, всему своё время, — Холмс был совершенно невозмутим. — Пока же могу лишь сказать вам, что только один человек на свете, подписывающий свои послания литерой «М», способен называть меня «своим мальчиком», особенно если учитывать мой настоящий возраст.

— «М»? Неужели… — начал было я, вспомнив начало нашей сегодняшней беседы, но Холмс прервал меня с довольно обидным смехом.

— Конечно же нет, мой добрый друг, — сказал он, отсмеявшись. — Не Мориарти. Это мой брат Майкрофт. Серый кардинал Британской Империи собственной персоной.

— Майкрофт Холмс? Но почему же…

— Почему он не воспользовался официальными каналами, не обставил всё с присущей случаю помпой, хотите вы спросить? Почему нас не снял с борта «Цеппелина» гербовый аэропил? Почему почётный караул не выстроился в каре на лётном поле, а к трапу не раскатали красную ковровую дорожку? Это вы хотели бы знать, мой друг?

Я лишь слабо кивнул в ответ.

— Гроши, потраченные короной на это послание, являются частью способа поведать человеку моих умственных способностей гораздо больше, чем сказал бы мне самый исчерпывающий отчёт по делу. Учитывая то, что любая информация может быть перехвачена, похищена, расшифрована, в конце концов, надо обладать поистине титаническим умом, умом, схожим по своей организации с моим собственным, чтобы рассказать всё, не сказав ничего. С этой задачей мой брат справился блестяще.

— Я по-прежнему ничего не понимаю, — вынужден был признать я в конце концов. Мисс Хадсон кивнула в знак согласия. Дороти промолчала.

— Отлично! — обрадовался Холмс. — Значит, для части заинтересованных лиц и для огромной массы людей незаинтересованных, но донельзя любопытных, падких на сенсации и склонных к спонтанным, по ситуации, реакциям — я имею в виду рядовых английских обывателей, Ватсон, и уж простите меня, что для того, чтобы прийти к подобным выводам, мне снова приходится ориентироваться на вас — для всех этих людей дела, представляющего для нас глубочайший интерес, попросту не существует. Ситуация всё ещё под контролем. Да, кстати, Ватсон — просмотрите-ка бегло и все эти, столь ненавистные вам, жёлтые листки.

— Но зачем? — удивился я.