Эра воды

Пак Юн Хо, вроде, на этот раз не отправится с ними, он собирался на Землю, потолкаться с разработчиками модели «Бермуды», очень уж приглянулся ему мой Роб. Конечно, хитрый Пак наметил и визит в департамент планирования и снабжения, чтобы попытаться вытрясти хотя бы одного такого для своей группы.

Доктор Фогель, полагаю, вернется к мысли об отпуске и засядет в каком-нибудь бунгало на океанском берегу, чтобы в тишине и покое всласть поприкладывать длину и ширину носа Евы к среднему диаметру сосулек в нижних пещерах и, связав полученный результат с высотой от пола до подбородка барельефа, умноженной на основание натуральных логарифмов, найти ключ ко всем тайнам сгинувшей марсианской цивилизации. Кто знает, может быть, у него и получится, смех смехом, но в Сахаре Гельмуту удалось-таки откопать допотопный город — в прямом смысле «допотопный», настолько старый, что почти на полном серьезе приписываемый атлантам.

Нелли полетит на Луну. Всем прожужжала уши о сказочном принце, ждущем ее там, и о том, в какое прекрасное и романтическое путешествие по удивительным лунным горам они отправятся, как только окажутся, наконец, вместе. По мне, романтика еще та, но на вкус и цвет товарищей нет.

Мы столпились вокруг Евы, по-прежнему безучастно глядевшей каменными глазами в пустоту. Я так привык к ней, что воспринимал почти как одну из наших.

Роботы деактивировали источники питания ламп, оставив только сигнальный свет. Он встретит участников следующей экспедиции, если таковые будут. Или экскурсии, если Совет решит, что вся информация получена и грот можно открыть для посещений. В принципе, этот свет встретит и криволапых гномов с Канопуса, если те решат заглянуть к Еве, дабы перекинуться словечком-другим лет через тысячу — теоретически, ресурс сигнальных ламп огромен. Люди, конечно же, к тому времени превратятся в могучую межзвездную цивилизацию, а Ева научится разговаривать и делать книксен. Хотя нет, книксен не сможет, у нее ведь нет ног. Значит, только разговаривать.

Что-то словно толкнулось изнутри в затылок, и я, внезапно для себя, произнес в наступившей тишине:

— Давайте на минутку погасим свет. Попрощаемся с Евой.

Странно, но никому эта мысль не показалась несуразной. Подсветка шлемов выключилась. Сигнальные лампы, напоминающие странный фонарик на палочке из моего сна про это место, медленно потускнели, сгустился мрак. Только тут я вспомнил, что мы ни разу не оставались без света с момента спуска в подземелье. Ни разу, и это, в каком-то смысле, парадоксально: на поверхности, хотя бы в личных блоках, освещение на ночь обычно выключают, а в этой экспедиции мы лишь приглушали его. Наверное, это от неосознанного страха, всплывающего из глубин сознания и доставшегося от первобытных предков — страха темноты в замкнутом пространстве, как в моих снах.

Как во сне, я сделал вслепую шаг к лицу Евы и нащупал его. Также, как во сне, только тогда не было темно. Дух настоящего ученого, искра авантюризма, детская глупость или что-то иное заставили меня снять перчатки. Скорее, иное. То, за коим открываются ранее невидимые двери. То, что является ключом к неведомому.

Я снял перчатки и наложил ладони на каменные щеки марсианки. Странно, они оказались не такими уж холодными и заметно нагревались от моих рук. Вспыхнул свет — наверное, минута темноты прошла, но никто и ничто уже не могло вытащить меня из бездонного колодца со скользкими мокрыми стенами, куда я провалился и где летел, подобно Алисе из одной старой сказки.

Как если бы Алиса была слепа.

Падение казалось вечным и остановилось не скоро.

* * *

Тьма снова поглотила меня, но на сей раз это был не сон. Обжигающе холодные, острые корни небытия возникли из болезненного клубка в животе и расползлись ледяными дендритами по венам, по сетке нервов, прокалывая и прорезая себе дорогу. Вспороли кожу, вырвали глаза и пробили уши, вышли из пяток и мощными колоннами врубились в камень, притягивая к себе размазанный по пещерам морозный мицелий, грибницу смерти.

«Пол, что с тобой?!» — затихло в гулких лабиринтах.

Больше не было ни меня, ни камня, ни льда, я был всем сразу: сетью ходов, глыбами известняка, пластами глин и бурными волнами моря, хлестко ударившими в плечо, ставшее берегом.

Я рванулся и словно бы вывернулся изнанкой наружу. Там оказался свет — ослепительно желтый, жаркий огонь, который невозможно не узнать. Это было солнце. Я не мог раскрыть глаза, не мог пошевельнуться, поэтому просто лежал, ощущая, как ледяные иглы и кинжалы покидают меня, превращаясь в талую воду. Они вытекали ручьями, а сам я становился все меньше и меньше, пока не почувствовал, что превращение закончилось. Что-то подсказывало мне, этот бой выигран: я выжил и остался тем же, кем был. На смену борьбе пришел покой.

Очнулся от холода, замерзли ноги. Кроме того, ныла спина.

Открыл глаза: ночь. С трудом повернувшись на бок, я застонал от боли — похоже, уснул прямо на камнях, на крупной, грубо окатанной гальке, поблескивавшей при свете луны. В нескольких шагах от меня лениво шипело море, пенной полосой наползая на пляж.