Эра воды

Но как бы мне ни хотелось поскорее закончить с этим, выбраться, вернуться к любимой, к своему миру, дух исследователя, именуемый простым словом «любопытство», дух, сделавший человека из обезьяны, протестующе вскричал во мне, и я попросил Лиен задержаться еще на минуту, одну маленькую минуту, и объяснить хотя бы что-нибудь, хоть что-то…

— Ты и так поймешь, — пожала плечами она. — Мы все связаны, проявлены в разных личностях, но мы одно целое, одна сущность, рассеченная миром на отдельности. Мир смотан в спирали, в них есть параллельные ветви. Время… Оно только кажется. Существо, наша сущность, попав в мир, отражается как свет на стене. Время не двигает его, но нам кажется, что двигает. Оно преломляет. Много ярких пятен, но они суть проявление одного, в разных временах и единовременно, и через любое из них можно мгновенно достичь другого или всех сразу. Понимаешь?

Я почесал затылок. Лиен терпеливо вздохнула, и, вероятно, зашла с другой стороны:

— Возьми серую глину из крутого берега Алимы, разомни и раскатай между ладонями, сделай заготовку для бусин, но не спеши разделять на кусочки. Вместо этого сверни ее кольцом, положи на стол. Опусти тонкий острый нож, рассекающий без напряжения. Он разрежет кольцо в двух местах, на нем останутся два следа от мокрой глины. Тому, кто умеет ходить только по поверхности ножа, пришлось бы оторваться от одного пятна, чтобы достичь другого. Для него это были бы два разных, не связанных между собой мокрых пятна. Если бы он умел видеть только поверхность ножа, то узрел бы эти пятна лишь в тех местах, где кольцо соприкасалось с ножом. Эти пятна казались бы ему отдельными. Но они — суть одно, только это не видно тому, кто привык к плоскости. Тронь первое — отзовется во втором, коснись второго — откликнется в первом, хотя, вроде бы, связи не видно. Так со всеми вещами в мире, с предметами и существами, но нам трудно постичь это, потому что мы живем на лезвии ножа. Однако говорить можно долго, а времени нет, нам пора идти.

— Почему нет времени?

— Потому что я знаю это. Достаточно. — Впервые за наше знакомство она прозвучала если не резко, то настойчиво. — Я боюсь. Ты видел что-то, что угрожает мне. Оно приближается, нужно торопиться. Не говори ничего больше, не надо, я не хочу знать, скорее пойдем.

И я вновь промолчал о каменном лице Евы, о лице Лиен, теперь я знал это точно. И я знал, что ее ждет. Чего она боится. Темная комната, наполняемая водой. Посмертная маска. И слезы Ксенаты. Мне снилось это, я видел. В ту ночь в разбитом «Марсианском ястребе», когда Сильвия, проснувшись, криком перебудила всех. Когда она видела на моем месте призрак. Это был не призрак, теперь я знаю, это был Ксената.

Господи, как все запуталось…

Мы молча встали и покинули комнату. Двое одинаковых с лица ждали на выходе, снова один пошел впереди, другой — замыкал. Довольно скоро мы оказались в небольшой округлой комнатушке, где не было ничего, ни мебели, ни драпировок. Голый камень пола и полукруглый свод, в который плавно переходили стены.

— Ложись. — Глухо уронила Лиен.

Я лег прямо на пол, на спину.

— Зажги фонарик.

Я покорно потер его.

— Ешь. Мы откроем канал.

Словно останавливая вопрос, она вложила в мой рот горошину, по вкусу точь в точь как печально знакомые ягоды пустынника. Но, похоже, теперь это было не рвотное, а снотворное, потому что я сразу отключился. Болезненные, черные трубы сворачивались вокруг, выкручивали наизнанку. Эхом среди гулких стен метался голос, говорил мне о важном, но слова наезжали на слова — никак не удавалось разобрать их. Наконец, я очнулся на чем-то твердом. Голова страшно кружилась. В ушах, многократно повторяясь, звучали слова Лиен, напоследок догнавшие меня:

«Я пойду за тобой… Я пойду за тобой…».

— Пол? — Другой голос. Странно звучит. Странно? «Сэндвич, тарелка» — английские слова. Я вернулся?

— Пол?!

Меня трясут за плечи. Очень холодно рукам. На них натягивают перчатки, но руки все равно словно заморожены.

— Пол! Ты слышишь меня? Что с тобой?

Я открыл глаза. Надо мной склонилась Лиен… Нет, Катя. Конечно же, Катя, любимая, наконец-то, я так соскучился… Ужасно хочется спать. Я закрываю глаза и вижу Лиен. Открываю — и вижу Катю. У миледи очень озабоченный вид.

— Ну-ка, кубик реанитона ему для стимуляции, и в медотсек. — Это уже Надир, кому еще может принадлежать такой уверенный мужской тембр, только нашему главному мачо.

— Да все в порядке, сам пойду… — Шепчу едва слышно и отключаюсь.

* * *

Пришел я в себя под мерное тиканье. Хорошо знакомый звук. Им отмечает время автомат медицинской установки. Подолгу лежать внутри раньше не приходилось, а вот смотреть за другими — да. Когда мы разбились на «Марсианском Аисте», Рупи, мой пилот, много дней провел в стабилизированном сне под прозрачной крышкой саркофага.