Палатка Роан и Гиффорда располагалась в центре квартала мастеров. Ее окружали наковальни, кучи угля, обломки металла, корзины с рудой и плавильные печи. Люди называли их жилище Страной Ногг – в честь места, где живут кримбалы и творятся чудеса. Маленькое стойло рядом с палаткой предназначалось для Нараспур, в которой Гиффорд души не чаял. Лошадь заменяла молодой паре ребенка. Тресса считала, что причина их бездетности – не божий гнев, а причуды Роан. Отношения гончара и изобретательницы заметно продвинулись, хотя по-прежнему были далеки от идеала. Роан больше не отшатывалась от прикосновений Гиффорда, однако некоторые вещи оставались для него недоступными.
Палатка светилась изнутри, словно гигантский светлячок. Затаившись в темноте, Тресса вновь старалась собраться с духом.
После неудачи в Чертоге Кинига она почти уверила себя в том, что ей не удастся никого убедить. Следовало бы полностью отказаться от дурацкой идеи, если бы не серебряное кольцо. «Каждый должен сыграть свою роль», – сказал Малькольм в ночь гибели Рэйта. Тогда Тресса не поверила, что ей предлагается поучаствовать в спасении мира, однако бывший раб имел в виду именно это. Так и вышло: отдав кольцо ради создания волшебного меча, пожертвовав украшением из любви и уважения к едва знакомому человеку, она совершила самый достойный поступок в своей жизни. Тресса не знала, зачем это делает, а Малькольм знал. Ему было ведомо все на свете.
Малькольм не уточнил, кому именно следует раскрыть тайну. Тресса пришла к Персефоне, но потерпела неудачу. Она решила, что сделала все от нее зависящее, однако ей вспомнились его слова: «Тебе придется взять с собой семерых помощников».
Как в тот раз с кольцом Тресса подумала, что бывший раб ошибся.
Палатка Роан и Гиффорда походила на кузницу – в хорошем смысле, учитывая прошедшие события.
– Попробую еще раз, – обратилась она к звездному небу. – Больше ничего в голову не приходит. Но если не получится, значит, ты зря меня выбрал.
Глубоко вздохнув, Тресса миновала гору обломков, приблизилась к палатке и похлопала по туго натянутой ткани.
– Эй, вы там никакими извращениями не занимаетесь?
– Тфесса, это ты? – отозвался Гиффорд.
– Да, хочу поговорить. Можно зайти? Или вам нужно одеться?
Навстречу вышел полностью одетый Гиффорд, удивленно улыбаясь кривобокой улыбкой. Он поманил Трессу, и она вошла.
Под потолком висели три большие лампы, представляющие собой желтые шары из тонкой ткани с глиняными сосудами внутри. Роан лежала на полу, удобно устроив ноги на перевернутой корзине, и увлеченно рисовала мелом на грифельной доске.
– Как видишь, мы ничем таким не занимаемся, – сказал Гиффорд.
– Жаль это слышать, – посочувствовала Тресса. – Красивые лампы. – Она говорила искренне, хотя и насмешливым тоном – ее обычная манера речи. Мать часто внушала Трессе – если закатывать глаза, они провалятся внутрь головы. Матери вечно несут подобную чушь, чтобы дети делали, что велено. Глаза у Трессы никуда не провалились, но в материнских словах содержалась доля правды. Она так привыкла к образу сварливой стервы, что уже забыла, как вести себя по-другому.
Гиффорд был не из обидчивых, к тому же давно знал скверный характер Трессы. Она часто посещала Приют Пропащих в Алон-Ристе, где обретались Гиффорд и Гэлстон.
– Там гофит мох, пфопитанный животным жифом, – пояснил гончар. – Фоан попфосила меня вылепить сосуды в виде маленьких печек. Большой шаф делает свет фовнее, мягче. Пафу месяцев назад у нас были дфугие лампы. Фоан наловила целый фой светлячков и поместила внутфь. Свет получился не такой яфкий, зато не пахло дымом.
Тресса кивнула.
– Так о чем ты хотела поговофить?
– Хочу предложить вам отправиться со мной спасать Сури, – произнесла вдова Коннигера с надеждой, с какой деревенский дурачок просит местную красавицу с ним потанцевать.
Она уже предвидела отказ и мысленно собирала вещи для путешествия в одиночку.
– И каким образом мы ее спасем? – уточнил Гиффорд, как всегда спокойно принимая невозможное: ничего удивительного – калека выиграл забег и спас человечество.