– Не останавливайся. – Гиффорд принялся грести свободной рукой. Пальцы коснулись чего-то твердого, чешуйчатого и довольно большого. – Держись за меня.
Ноги оказались бесполезными, зато руки были полны сил. Роан обхватила его за шею, и он поплыл.
Гиффорд разглядел сквозь туман очертания деревьев и улыбнулся.
На ноге сомкнулись мощные челюсти.
Гончар вскрикнул, правда, скорее от страха, чем от боли. Укусившая его тварь обладала острыми зубами, но скудным умом – она выбрала ногу, стянутую скобой.
Невидимый хищник дернул за ногу, пытаясь добраться до живой плоти, но стальная скоба защищала не хуже доспехов. Гиффорд несколько раз двинул гадину кулаком, пока та не отцепилась, а потом с удвоенной силой погреб к берегу.
Он плыл, опустив голову в воду и выныривая лишь чтобы глотнуть воздуха. Смотреть вперед не было ни времени, ни сил. Единственное, о чем удавалось думать, – о неведомой твари и о том, есть ли здесь другие. Воображение рисовало ужасные картины, как морское чудище вцепляется в Роан. Девушка одной рукой крепко держалась за Гиффорда, а второй гребла что есть мочи, отчаянно работая ногами.
С каждым гребком, с каждым вздохом Гиффорд ожидал боли от укуса или еще более сильной боли от крика Роан. Кто-то схватил его за руку: гончар замахнулся кулаком, но…
– Гиффорд! Гиффорд! – закричал Тэш. – Наконец-то!
– Здесь мелко, – проговорила Мойя, подавая руку Роан.
Гиффорд ощутил под ногами песок и камни. Вода доходила до бедер. Берег был совсем близко.
Они выползли на сушу и, тяжело дыша, рухнули на землю.
Глава 26
Драконий холм
Никто не знал, что она отправилась туда ночью, а если бы и знал, ни за что бы не догадался, зачем. Я тоже об этом не знала, а если бы узнала, мое сердце разбилось бы на мелкие кусочки. К тому времени, как я узнала, оно уже было разбито.
Мокрая трава липла к подолу платья. До рассвета всего несколько часов. Персефоне не спалось; это плохо для нее самой, для Нолина, для ее народа. Она поднималась на холм в темноте, совсем одна. Лучше, чтобы никто не знал, особенно Нифрон. Ее муж крепко спал в своем шатре; он никогда не испытывал трудностей со сном.
Персефону пробрала дрожь. Она плотнее закуталась в плащ, вспоминая, в какой восторг пришла Роан, впервые увидев на фрэйской одежде пуговицу. Мысль пронзила ее, словно стрела.
Пронизывающий ветер впивался в кожу, пробирал до костей. На открытом склоне холма, за час до пробуждения самых ранних пташек, Персефона была совершенно одна. Она годами чувствовала себя одинокой, но сейчас впервые оказалась в одиночестве. Все ее друзья ушли на болото. Впрочем, даже если бы и остались в лагере, она не решилась бы поговорить ни с Мойей, ни с Роан, ни с Брин.
Дракон по-прежнему неподвижно лежал на вершине холма. Персефона много раз поднималась к нему, но никогда не подходила так близко. Сегодня – особый случай: она намеревалась сказать нечто важное, пусть даже никто ее не услышит.
Киниг планировала приблизиться вплотную и прикоснуться к дракону. Увидев, что тот приоткрыл один глаз, замерла. Вертикальный зрачок то расширялся, то сужался, фокусируясь на ней, сам же дракон оставался неподвижным. Если бы у него дрогнула хоть одна чешуйка, Персефона умерла бы от страха. Один его размер внушал ужас: клыки длиной и толщиной с руку, а глаза – величиной с двери. То, что дракона сотворила Сури, просто не укладывалось в голове.
Зачарованная драконьим взглядом, Персефона словно приросла к месту. У нее не хватило духа сделать и шага.