Эра войны. Эра легенд

– Они ушли. Мойя, Роан, Гиффорд, Брин, Тэш, Тэкчин, Дождь и… – Она нервно рассмеялась, – и даже Тресса. Кто бы мог подумать. – Сильный порыв ветра колыхнул траву. Персефона еле устояла на ногах, дракон не шевельнулся. – Они отправились спасать Сури. Она, наверное, уже в Эстрамнадоне. Скорее всего, фрэи ее убьют. Возможно, прямо сейчас ее пытают. Ты же знаешь, она мне как дочь. – Персефона потупилась. – Я ни разу ей этого не сказала, а зря. Надеюсь, она и сама догадывается. Вот так всегда: мы решаемся сказать кому-то важные слова, только когда уже слишком поздно.

Ее глаза наполнились слезами.

– Я даже не знаю, слышишь ли ты меня. Может, ты… совсем неживой, но я хочу сказать тебе то, чего не успела шесть лет назад. – Персефона шмыгнула носом. – Я пыталась. В ночь последнего штурма я послала за тобой Падеру. Следовало самой побежать к тебе со всех ног, только я была прикована к постели из-за раны… И потом, я надеялась, у нас еще будет время. Думала, скажу завтра. Откуда мне было знать?

Персефона посмотрела в огромный немигающий драконий глаз и прочла в нем ответ.

– Понимаю, ты считаешь меня виноватой. Справедливо. В любом случае… – Киниг снова шмыгнула носом, силясь вздохнуть. – Той ночью… я хотела сказать тебе… что в прошлый раз говорила неискренне и… и…

Персефона разрыдалась, закрыв лицо руками. С тех пор минуло больше пяти лет, для нее они промелькнули как одна минута. Киниг по-прежнему видела перед собой его лицо, его взгляд, полный боли. Он был Убийцей Богов, великим воином, но получил смертельный удар от раненой женщины, прикованной к постели и вооруженной лишь словами.

Выходит, он сделал это сразу после нашего разговора? Пошел к Сури и сам попросил? А может, она предложила, а он, не видя смысла жить дальше, согласился?

И добровольно отдал свою жизнь ради спасения человечества.

– Кто бы мог подумать, – сквозь слезы произнесла Персефона, – я назвала тебя себялюбивым, обвинила в том, что ты не думаешь о нас…

Не в силах стоять, она рухнула на колени.

Сури не сможет творить драконов, потому что другого Рэйта больше нет.

– Я люблю тебя, Рэйт. Прости меня за все.

Дракон моргнул, издав звук, будто встряхнули простыню.

Персефона удивленно взглянула на него, однако Гиларэбривн оставался бездвижным.

Платье промокло от росы. Ветер трепал волосы, хлопал полами плаща.

Я приняла неверное решение. А вдруг я поступила правильно? Что если бы Падера все-таки нашла его? Что если бы я была здорова и сама пришла к нему? Как бы он поступил, узнав правду о моих чувствах? Если бы он не принес себя в жертву, тогда бы все мы погибли. Не было бы Нолина. Гиффорд, вернувшись из Пердифа, обнаружил бы труп Роан. Брин и Тэш никогда бы не воссоединились, как и многие другие. Стоила ли его жизнь таких жертв?

Рэйт так не считал.

Персефона поднялась на ноги. До рассвета оставалось совсем мало времени. Мир неумолимо двигался навстречу неизведанному. Киниг не могла позволить, чтобы ее застали плачущей на Драконьем холме. Люди начнут задавать вопросы, и она может случайно выболтать правду.

– Рэйт, – сказала она, – то, что я говорила на твоих похоронах… это ложь. Я злилась. Мне было плохо. Я так по тебе тосковала. – Она вытерла слезы. – Не знаю, слышишь ты меня или нет, но если слышишь, пожалуйста, не думай обо мне плохо. Я не сказала этого, когда ты просил, но я любила тебя… и до сих пор люблю, и всегда буду любить. Пожалуйста, не держи на меня зла.

Персефона кое-как восстановила дыхание, повернулась и принялась спускаться по склону холма. Едва она успела сделать несколько шагов, как сзади раздался шорох.

Гиларэбривн поднял голову.

Киниг ахнула и застыла на месте от страха. Если бы дракон захотел, то мог бы убить ее множеством разных способов. Он открыл пасть, и сердце Персефоны замерло. Она представила, как чудище хватает ее зубами и заглатывает целиком. Дракон не напал. Долгое мгновение они смотрели друг на друга. Наконец, как только на небе появились первые лучи солнца, Гиларэбривн заговорил. Он произнес всего два слова, однако их хватило, чтобы Персефона упала на колени.

– Даже сейчас.

Глава 27 Тэтлинская ведьма