Эра Волка

И вот в этой самой тоске, и непрекращающемся внутреннем диалоге с той, что покинула его, проходили теперь дни и ночи Дениса. Он плохо спал, почти не ел, выматывая себя попытками не думать о ней. Он находился в невероятном напряжении, ограждая себя от тяжёлых мыслей. Придумывал занятия, которые, впрочем, не увлекали, потому что были призваны отвлечь от клокочущего и сбивающегося сердечного ритма. Денис даже использовал безотказного Гошу, таскаясь с ним на Гаванскую, где учил играть в шахматы. Но ни эти встречи, ни увлекательные научные передачи, ни тренировки с мастером по карате, которые он возобновил спустя годы простоя, ни работа, не давали ему того, чего он так жаждал – внутренней тишины. Он хотел, чтобы это неумолкающее радио заткнулось, но так и не смог найти рычаг выключателя, поэтому в один прекрасный вечер просто сдался, позволив боли быть.

Он вышел на улицу, встречать морозный закат, воткнул в уши гарнитуру и включил Бетховена, погружаясь в вязкое болото своих переживаний. Он шёл вдоль Смоленки и упивался этими высвободившимися чувствами. Его глаза влажнились, но он не таился, ни от прохожих, ни от самого себя. Впервые за долгие годы он был честен с собой. Впервые он позволил себе быть слабым, уязвленным, ранимым и понял, наконец, что в этом и заключается смелость.

Но, поскольку любви в его сердце было больше, страдания эти не продлились и часа. Неожиданно для себя Денис вдруг почувствовал, что слезы кончились, а муки уязвленного эго, разрывавшие его грудную клетку, вырвавшись, улетучились.

Он улыбнулся, лелея в сердце образ прекрасной, чистой девушки с серыми глазами и освободившийся побрел домой. Там Денис пересмотрел старые любимые фильмы и, наконец, получил от кино удовольствие. Наутро он съездил в строительный и, купив петлей, повесил, наконец, сломанную дверцу шкафа и преображение жилища было вовсе не трудотерапией, а жаждой красоты. Потом оделся и поехал в зал, к своему старинному тренеру по карате, потому что у него появилась потребность в спорте, как в самовыражении, а не как в убийстве времени.

Проходили счастливые дни, Денис радовался простым вещам, вновь получая от них удовольствие и единственное, что омрачало его будни, это молчание Родика, который неожиданно замкнулся и стал избегать друга. Потом ему позвонил Павел Вениаминович и сообщил, что Барыгина арестована, и суд над ней назначен на будущую неделю. От Дениса как от послушного гражданина требовалось дать свидетельские показания, в которых он, конечно, не мог отказать, потому как сам их когда-то пообещал предоставить.

Так, став заложником собственной порядочности, Денис и оказался в зале суда, где его беззаботным дням суждено было кончиться.

Суд над Барыгиной длился невыносимо долго и нудно. Но в награду за мучения перед Денисом открылась, наконец, истинная роль этого гнилого семейства в его и Катиной судьбах.

Как оказалось, надменный и самодовольный Кулаков действительно свято верил в конец времён и даже совершенно искренне намеревался подготовить к нему своих адептов. А вот его тётка, напротив, в пророчества племянника не верила, зато была убеждена в чуть ли ни сверхъестественной силе денежных знаков и ради обладания этим оружием, была готова на любые махинации.

Так по наущению Барыгиной адепты Кулакова, готовящиеся к встрече с Легом, отписывали свое имущество школам, детсадам или интернатам, с которыми у ушлой тети Веры были не вполне достойные договоренности. И как ни старался её слепой племянничек урезонить своих адептов, как ни уговаривал оставить попытки слиться с Легами, против хитрых манипуляций тётки он был бессилен.

Она нашептывала и науськивала, вдохновляла и интриговала, взывала к самым разным человеческим слабостям, играла на гордыне и чувстве вины, на жалости к себе и безмерном самолюбовании. В общем, пускала в ход весь свой недюжий арсенал искусителя, сея лихорадку одержимости сверхчеловеком среди адептов секты.

Все эти подробности суду сообщил бывший ученик Кулакова, который перестал посещать собрания, когда идея о слиянии с Легами приняла масштабы массового помешательства. Но защите показания одного полусвихнувшегося сектанта показались недостаточными. Адвокат Барыгиной напирал на личную неприязнь свидетеля к семейству сбежавшего учителя и требовал подтверждения участия своей подзащитной в общих собраниях и подстрекательствах от более благонадежного человека. Тогда-то в суд и была приглашена Света.

Благовидная госслужащая была как нельзя кстати. Она подтвердила, что видела подсудимую в те дни, когда забирала своего погибшего брата с собраний. И даже убедила суд в том, что будто бы краем уха слышала, как Вера толковала с группкой Кулаковских адептов о Легах.

Дениса покоробила беспринципность его бывшей помощницы. Казалось, Света была готова заложить душу дьяволу, лишь бы упечь за решетку тех, кто, по её мнению, повинен в смерти Витали. «Где была её прыть раньше?» – думал он, слушая срывающийся на визг голос Светы.